– Полшестого утра, Иван. Нормальные люди в это время спят.
– Я ненормальный.
– Это я уже поняла, – в трубку было слышно, как она зевает. – Что случилось?
– Приезжай.
– Прямо сейчас?
– Да. И поесть с собой захвати. А я кофе сварю. Ты кофе любишь?
Вздох. И признание:
– Кофе я люблю. Но ты не наглей, ясно?
Она появилась спустя час, и весь этот час Иван не находил себе места.
– Если окажется, что тебе просто скучно стало или пожрать захотелось, – Иллария, балансируя на одной ноге, стаскивала туфли, – я тебя ударю. Нет, Иван, честное слово, ударю. Сковородкой.
Сковородку она держала в руке.
– Легкая, – Иван ее забрал. И пакет тоже.
– Блинчики жарить буду, раз уж разбудил. С меня блинчики, с тебя кофе и рассказ. И постарайся, чтобы я поняла, что приехала не зря.
Помимо сковородки Иллария привезла серый фартук и косынку, которую повязала поверх волос. Пакеты с молоком. Яйца. Муку. Ветчину в вакуумной упаковке и сыр «Российский». Иван такой с детства любил, он сел за стол, подвинув к себе сыр, который не резал, отколупывал по крошкам.
– Бить тебя по рукам некому, – Иллария взбивала яйца венчиком, хмурая, раздраженная, но все равно какая-то странно домашняя.
А Машка утверждала, что кухня – средство закабалить женщину. Машка предпочитала полуфабрикаты, а еще лучше – рестораны. Все повод показаться на людях, а Иван от людей уставал. Он, по Машкиному мнению, походил на улитку, которая упорно прячется в хрупком своем домике, не желая видеть, что творится во внешнем мире.
Человек-улитка.
Так оно и есть.
Иллария такая же…
…Она моя подруга, но иногда я ее совершенно не понимаю. Знаешь, удивительно, до чего легко мне обсуждать с тобой иных людей. Я словно смотрю на них свежим глазом и сама удивляюсь тому, как не видела очевидного. Она – типичная хищница, которая притворяется другом, пожалуй, и сама верит в дружбу, тогда как ясно, что движет ею исключительно выгода. Иллария пытается не просто зацепиться в этом городе, но стать независимой, сама себя загоняя в финансовую кабалу. Она только и живет работой, не представляя иного. Вернее, она пробовала это иное, и хотя рассказы ее были скупы, я прекрасно осознаю, кем она была – банальнейшей содержанкой. Отсюда ее патологическая страсть к тому, что она называет финансовой свободой.
Содержанка, значит. Бывшая модель с неудачной карьерой, которая, вероятно, поняла, что в жизни не достигнет подиумных высот, но лишь растратит на подъеме к вершине остатки здоровья. И когда подвернулся альтернативный вариант, Иллария воспользовалась удачей.
Верно, тогда ей это казалось удачей. Но потом что-то случилось такое, что сделало ее злой, недоверчивой.
…Думающей исключительно о себе. И поверишь, порой в ее взгляде я видела холодный расчет. Иллария называет себя моей подругой, но на деле ей просто удобно было пользоваться. Когда она сбежала от своего хозяина – а я согласна с тобой, что весьма часто подобные отношения сходятся именно к этой схеме, где один владеет другим, – Иллария осталась практически голой, босой и без образования. Она была никому не нужна. И мне пришлось вытаскивать ее из глубочайшей депрессии, в которую она впала. Я делала это, не задумываясь о том, к чему приведет такая доброта. И теперь мне кажется, что Иллария и вправду чувствует себя обязанной, но долг этот моральный, как и иные долги, несказанно тяготят ее. Вот она и пытается по-своему участвовать в моей жизни. И я принимала это участие, не замечая, в какую ловушку оно меня загоняет.
– Слушай, – Иллария ловко стряхивала блинчики на тарелку. – Ты на меня так смотришь, что мне просто-напросто неуютно.
– Он знает, как ты выглядишь, – сказал Иван, потянувшись к блину.
– Что?
– Ты ведь свою фотку выставляла?
– Да.
– Блин горит.
– Твою ж… – она сдернула сковородку с огня. – Иван, какого хрена…
– Никакого. Я взломал Машкину почту. Сейчас, – Иван поднялся и вышел. Вернулся с мятой стопкой листов. – Вот… только предупреждаю, читать будет неприятно.
Иллария вытерла пальцы о фартук. Листы приняла и устроилась на диванчике – а Машка его не любила, полагая, что кухня – не самое подходящее место для дивана. Лара читала быстро, пробегая глазами по строкам, то морщась, то болезненно кривясь.
…Прости, но я не понимаю твоего к ней интереса. Она – обыкновенная, зашоренная и глубоко несчастная женщина. Да, справедливости ради, Иллария
