встала.
– К нам гости, Вова, – сказала она, и Вовка вскочил.
Куда только подевалась прежняя его сонливость? И сам он, благодушный улыбчивый человек. Нынешний был кем-то, на прежнего Вовку похожим, но сходство это носило исключительно внешний характер. Он двигался иначе, скользя бесшумно, скрываясь, почти сродняясь с тенью.
И Женька вздрогнула, когда ладонь ее накрыла рука Галины Васильевны.
– Сейчас пройдет, – тихо сказала она. – Иногда с ним… случается.
Пройдет. Случается. И снова Женька в человеке ошиблась, не разглядела того, кто под маскою прячется. Безголовая она… бестолковая…
– Он таким вот вернулся, – Галина Васильевна вдруг разом постарела, точно и ее собственная маска – успешной женщины, ведущей почти праздный образ жизни, – трещину дала. – Тоня с ним работала. Хоть по ночам кричать перестал. А то средь ночи падает с кровати и орет… окна закрывает… или прячется, сядет в угол и зыркает, что твой волк… но ты не бойся, Вовка не обидит. Он никогда девчонок не обижал, даже в школе за косички, и то не дергал…
Наверное, эти двое, прежний Вовка и нынешний, только учатся уживаться в одном теле. И бояться их и вправду не следует, но…
– Мне… наверное, пора уже. Спасибо большое за чай… и за обед… и за рассказ…
– Баба! Глянь, кто приехал! – Вовка вернулся, прежний, тот, который сидел на кладбище, потому что заблудился в темноте, и тот, что в озеро нырял с разбегу…
Этот Вовка улыбался во все зубы.
И сиял от счастья.
– Это Оля! – он вытолкнул перед собой девицу. – Оль, это моя бабушка, Галя…
Красивая.
Не Галина Васильевна, а невеста его…
По-настоящему красивая… хрупкая, загорелая до черноты, и белый сарафан, длинный, из шелка, не столько скрывает, сколько подчеркивает достоинства фигуры. Волосы светлые волной на плечах… плечи узкие… руки тонкие… золотые цепочки-браслеты…
– А это Женька. Мы вчера познакомились, – Вовка глядел на Олю с нежностью.
Она же мрачнела. И Женька с тоской подумала, что следовало уйти много раньше… вообще не стоило здесь появляться… ирисы и палисадник, беседка с самоваром. Старая яблоня.
Чужая мирная жизнь, в которую она влезла, пусть и по приглашению, но совершенно бесцеремонно.
– Женька меня вчера на кладбище нашла, – Вовка говорил нарочито бодро, и в этом чуялась фальшь. – Прикинь, я там ночью заблудился… сижу, ору… вдруг кто на помощь придет.
Он бережно держал тонкую руку невесты. Она же изо всех сил пыталась улыбаться.
Получалось не очень хорошо.
– И пришла!
– Как мило, – недовольным тоном произнесла Ольга и руку выдернула. – Вижу, ты здесь развлекаешься… я думала, что ты огорчен…
Она говорила спокойно, но как-то так, что даже у Женьки уши вспыхнули, а Вовка растерялся.
– Оль…
– Что «Оль»?
– Ну давай не будем ссориться…
– Я… наверное, пойду, – Женька повернулась к хозяйке дома, которая разглядывала Ольгу и губы кривила. – Спасибо вам большое, Галина Васильевна… и за историю отдельное.
– Так не дорассказала же…
– Как-нибудь в другой раз.
Вежливый предлог, ведь другого раза не будет. Женька распрекрасно понимает, что светловолосая, звонкая невеста Вовки не потерпит в этом дворе другой женщины.
– Завтра, – сказала Галина Васильевна. – Приходи завтра, Женечка, я обязательно должна дорассказать… и подожди.
Она ушла в дом, оставив Женьку наедине с Вовкой и его невестой.
Ольга мрачнела. Кусала губы, моргала часто, нервно, того и гляди, в слезы ударится. А Вовка чувствовал себя несчастным. Он бросал на Женьку виноватые взгляды, от которых становилось неудобно, и наклонялся к невесте, шептал что-то, отчего острый Ольгин подбородок задирался.
Уйдет? Останется? Нехорошо желать ссоры, но… Женьке вдруг нестерпимо захотелось, чтобы эти двое разругались раз и навсегда…
– Вот, Женечка, – Галина Васильевна вернулась с корзиной. – Тут молочко, и сыр домашний, и сметанка… сальце… картошки немного…
– Галина Васильевна! Я ж не подниму.
