Она махнула на камеры, скрытые в обманчивой белизне, и поспешно стянула платье, вернее, не платье, а грязную тряпку.
Белья он не оставил.
Смотрит. Он не столь уж ужасен, как показалось Ане в первый день. И ничего-то с ней не делает, держит просто, точно диковинного зверька. И пускай, ведь пока держит, пока приходит, кормит, – не убьет… жаль, что не разговаривает.
Соблазнить?
Сейчас, когда она голая… волосы свернуть жгутом, а жгут уложить на голове.
– Почему? Их тоже надо вымыть, – раздраженно сказал Минотавр.
– Вымою. Позже. Если намочить сразу, то прилипнут, и я ничего не буду видеть.
Кажется, объяснение его устроило. Он сидел, скрестив ноги, и смотрел, как она мочит губку, трет кожу, намыливается… и осторожно пену смывает.
– Мою прапрабабку звали Елизаветой, – неожиданно произнес он. – Она была княжной.
– Да?
Удивление легко сыграть, тем паче, что Аня действительно удивлена…
…А полотенца он не принес. В подвале же прохладно, нет, Аня привыкла к температуре его, но сейчас, после импровизированного душа, ее слегка знобило.
– Ты… поможешь? – она встала на колени. – Я одна с волосами не управлюсь… полей, пожалуйста.
Показалось, оттолкнет, но нет, взялся за канистру, накренил так, чтобы вода текла тонкой струйкой.
– Расскажи о ней.
– О прапрабабке?
– Да, – Аня набрала полную горсть шампуня. Намыливала волосы аккуратно, медленно. И он, нежданный ее помощник, не торопил.
И соблазняться не спешил.
– Говорят, она была сумасшедшей, – он отставил канистру. – Она убила собственного отца, а потом стравила кузенов, которые претендовали на наследство. Оставшись одна, Елизавета заперлась в доме… она пряталась там несколько лет… выгнала всю прислугу, жила одна… и родила ребенка.
– От кого?
– Кто знает? – он коснулся плеча, и Аня замерла.
Сейчас?
Сердце застучало быстро-быстро.
– Не бойся меня, – попросил Минотавр. – Я убью тебя небольно…
Спасибо ему огромное, утешил. Он ушел, забрав с собой и платье, и остатки еды, и шампунь, и мыло, а канистру вот оставил, пятилитровую, которую Аня с трудом подымала… зато в подвале обнаружился сток. И Аня надолго устроилась возле него, глядя, как пенная вода сползает в черную дыру.
Наверное, она все-таки сходит с ума.
От страха.
И одиночества… одиночества больше, и если бы Минотавр вернулся… нет, он вернется, обязательно вернется, уже завтра. Принесет еду и новое платье, а потом сядет, скрестив ноги, и будет смотреть, как Аня ест.
Она же, силясь продлить его визит, спросит про сумасшедшую прапрабабку… про всю его треклятую родню, лишь бы выжить…
К Антонине Иван решил идти утром.
А ночь прошла спокойно. Почти.
Иллария все никак не могла улечься. Иван слышал, как она ходит по спальне, то останавливаясь у окна, то отступая в глубь комнаты, точно прячась от кого-то.
…Чего-то.
Она вздыхала. И если бы окликнула, он пришел бы. Не свидание, но… всегда легче, когда кто-то рядом есть. А так лежал, пялился в потолок, пересчитывая трещины и думая, что надо бы заштукатурить… под штукатуркой трещин не видать.
Машка-Машка… под штукатуркой лжи и приличий тоже было не видать трещин в их отношениях, которые виделись Ивану надежными.
С перспективой.
Он придумал себе эту перспективу до самой свадьбы, которая будет именно такой, чтобы Машке понравилась, с белым платьем на обручах, лимузинами и рестораном на сотню гостей… и после свадьбы придумал. Жизнь вдвоем, долго и счастливо.
Выяснилось, что о счастье у них разные представления…
Но кто?
…А с чего он взял, будто кто-то из деревни? Убийца мог быть и пришлым… с дач, дачники порой приходят к Антонине за козьим молоком… или еще за ягодами… или за травками, советом…
