– Не верь, – спорить Антонина не любила. – Твое право, но черноты меньше не станет… ты ее в себе носишь, она же тебя жрет. Изнутри… небось, язву имеешь?
– Даже три.
Иллария вдыхала ароматный пар и успокаивалась.
– Три… и печень шалит… сердечко, опять же… с кровью тоже проблемы?
– Иммунитет слабый.
– Да, иммунитет… удобное ныне слово, все на него валить можно. Ванечка, родной, сходи-ка прогуляйся… а мы тут…
– Баба Тоня!
– Сходи, сходи… вот к Галочке загляни, занеси ей меду, а потом возвращайся, поговорим о деле…
Иллария молчала.
– Не бойся, не трону ее… надо нам о своем, о женском. Если хочешь, чтобы страхи ушли. Ты ведь хочешь, девочка?
И Лара кивнула.
Попросила:
– Иван, ты… потом за мной вернешься, ладно?
– Вот и правильно… чтобы из себя черноту прогнать, надобно наизнанку вывернуться, а изнанка – вещь неприглядная, – плотные красные ладони Антонины гладили волосы Лары, не то утешая, не то… колдовство?
Ведьма, как есть ведьма.
Но дала крынку меда с перевязанною горловиной.
– Скажи, что свежий, самое оно ей для спины. И для Вовки ее… пусть вечерком тоже ко мне заглянет с этой своею… дурная девка, ох дурная…
Иван и прежде-то удивлялся, откуда Антонине становилось известно, если не все о жизни деревни, то многое. Однако, к чести ее, Антонина то, что удавалось узнать, хранила.
Сплетни – это не по ее части… а Ларе вдруг да поможет.
До двора Галины Васильевны идти было недалеко, но Иван не торопился, оставляя деревенской ведьме время. Пускай разговорит, вычистит грязь с Лариной души, залечит раны, отпугнет страхи. А остальное – подождет.
За мысли эти вдруг стало стыдно, потому что выходило, будто остальное – это как раз Машка и ее убийца. И надо было все-таки рассказать полиции… через знакомую дернуть, чтобы внимание обратили… а не самому… какой из него сыщик?
– Оль! Ну ты опять себе напридумывала! – Вовкин бас разносился на всю улицу. – Нет у меня тут никакой любовницы!
– А где есть? – мстительно поинтересовался женский голос.
– Нигде нет!
– А эта…
– Знакомая она! Просто знакомая! Случайная!
– Да? – женщина явно не верила Вовке. – Я там… страдаю… места себе не нахожу, думаю, как помириться, а он… тут… со знакомой… случайной…
Картинный всхлип.
– Оль, ну перестань…
Ворота распахнулись, едва не задев Ивана створкой, и на улицу выскочила девушка.
– Здравствуйте, – мирно сказал Иван, отступая.
Девушка взвизгнула.
Красивая. Как Машка… нет, Машка была крупнее, но… есть в них что-то общее… к примеру, обиженно поджатые губы… и взгляд раздраженный, злой.
– Иван, – представился Иван, разглядывая незнакомку.
Высокая, худая, наверняка на диете. И в солярий заглядывает регулярно, отринув все слухи о его вреде. В конечном итоге красота требует жертв. Волосы вон добела выжгла. И личико корректировала, у хорошего специалиста, поэтому получилось естественно, но…
– Нечего пялиться! – взвилась Ольга, отступая во двор. – Вовка, он на меня пялится!
На ней были коротенький сарафан и соломенная шляпка.
– Кто? А, это ж Ванька… привет, Ванька, – Вовка пожал руку. – Он свой.
– Что значит «свой»? – вскипела девица. – Для кого свой? Для тебя?
– Это Ольга… моя подруга.
– Подруга, значит?
– Оль, ну что ты к словам-то цепляешься? – Вовка был мрачен. – Ты сюда отдыхать приехала или концерты устраивать?
