смерти.
Он ожидал неудовольствия, раздражения или уверений, что ничего-то сверхъестественного в этой смерти нет, потому как сердце у дорогого дядюшки пошаливало… но Павел Тавровский скривился и бросил:
– А что расследовать? Она его убила. Сначала Мишку, а потом и…
– Михаил жив…
– Ну да, только в монастырь ушел, а ты не желаешь говорить, в какой…
– Михаил жив, – жестче повторила княжна, и черные глаза ее полыхнули гневом. – И я уважаю его волю.
– Она, она, – подтвердил Петр, вытирая потные ладони о жилет. – Ведьма.
– Боюсь, – Натан Степаныч позволил себе улыбку, – обвинения в ведьмовстве ныне… неактуальны.
– Зря. Или полагаете, что ведьм не существует?
– Увы, я реалист.
– И я реалист, – Павел усмехнулся, – и вижу, вон ведьма, сидит, улыбается… знаете, а ведь дядя всегда видел ее гнилую натуру, но в последний год она и ему глаза застила. Заставила завещание переписать.
– Тебя только это и волнует, – раздражение прорвалось в голосе княжны, но более ни жестом, ни взглядом не выдала она своего гнева.
– Конечно, дорогая кузина, нас это волнует, – ответил за братца Петр. – Потому как несправедливо это… ты не крови Тавровских…
Ссора тлела давно, пожалуй, она утомила всех участников, оттого и не было в обвинениях прежней страсти.
– Мы могли бы побеседовать более предметно? Желательно, с каждым наедине, – Натан Степаныч не был уверен, что разговаривать с ним захотят. Все ж таки полномочия его были ограничены, впрочем, он уже примерно знал, что произошло в усадьбе, но прекрасно понимал – доказать не выйдет.
Знание его – пустое.
И нужно единственно начальству, дабы посчитало оное свой долг дружеский исполненным.
– Прошу вас, – княжна поднялась. – А вы… завтра же вон.
Ответом ей был издевательский смех.
– Вы простите, – мягкий голос, бархатный, и взгляд из-под черных ресниц опаляет. Ох, был бы Натан Степаныч помоложе, затуманила бы ему эта красота очи, дала бы надежду, отвлекла пустыми мечтаниями. К счастью, возраст и врожденное здравомыслие не позволили ошибку допустить. – Они… совершенно обезумели после дядиной смерти. Почему-то решили, что теперь имеют право распоряжаться здесь. А я только женщина и ничего не могу им сделать… жаловаться? Куда? Да и напиши я жалобу, они в суд подадут, оспорят завещание… ничего, конечно, не добьются, но тяжба может затянуться на годы… а я устала от всего этого.
Гостиная, небольшая и скудно обставленная. Здесь мебель старая, хотя и диван, и кресла перетягивали, а старый паркет недавно покрывали лаком. И запах его, едва уловимый, но раздражающий, витает в воздухе.
Княжна вновь устроилась у окна, повернулась, позволяя Натану Степанычу оценить точеный профиль. С горькой усмешкой она спросила:
– Вы тоже полагаете меня ведьмой?
– Отнюдь нет, я, милая Елизавета Алексеевна, в существование ведьм не верю. Профессия не та… возраст опять же.
– Зря, – спокойно ответила княжна. – Ведьмой была моя матушка, настоящей, черной. Это она прокляла и отца… и Мишеньку… полагаю, отец отправил то письмо?
– Вы читали?
– Он долго сомневался. Он не привык делиться сомнениями, но так уж получилось… те происшествия и вправду имели место. Я предложила нанять кого-то, чтобы расследовать их…
…Или просто сунула нос в чужие бумаги, но сжечь письмо побоялась?
– Итак, отец все-таки не ошибся, но опоздал, и его убили, – она вздохнула и поднялась. – Вы ведь в курсе той давней истории… отец всего не знал. Он упомянул Рог Минотавра, но как забаву, диковинку, меж тем этот клинок достался матушке по наследству. Она была в своем праве забрать его. Видите ли, молодая, наивная, она поверила любовнику, но когда поняла, что жениться на ней он не собирается, то…
– Нашла другую жертву.
– Можно и так сказать. Клинок исполняет желания. Самые заветные, самые яркие, но взамен берет жизнь. Ломоть за ломтем… и бойтесь исполненных желаний. Матушка хотела вырваться из дому, и он исполнил, подарив ей встречу с тем первым мужчиной, который увез ее из селения. Она хотела найти мужа, и клинок привел к ней отца. Знатного, но бедного… он всегда точно исполнял просьбы.
