Три

Часть 7 Выжившие: апрель

Лилиан Смолл

Я жила какой-то странной полужизнью. Бывали дни, когда Рубен мог общаться так же четко, как я сейчас говорю с вами, но стоило мне завести разговор о нашем старом доме, или об одном из наших старых друзей, или о книге, которая когда-то ему особенно нравилась, как в глазах его тут же появлялось озабоченное выражение и взгляд начинал метаться из стороны в сторону, словно он пытался уловить какую-то информацию, и возвращался обратно ни с чем. Такое впечатление, что прошлое до момента, когда он проснулся, оставалось для Рубена чистым листом. Я решила не подталкивать его. Тяжело об этом говорить… но на самом деле он, похоже, не помнил наше с ним общее прошлое и даже не понимал больше нашу старую шутку «Париж- Техас» — и тогда мне становилось почти так же больно, как в дни, когда приходил Эл.

Потому что иногда Эл действительно возвращался. Когда Рубен просыпался, я сразу же понимала, будет это день Рубена или Эла; я видела это в его глазах, когда приносила утренний кофе. Бобби относился ко всему этому спокойно и вел себя одинаково, был перед ним Рубен или Эл, но для меня это было тяжело. Эта неопределенность, когда не знаешь, с чем столкнешься на следующее утро… Я обращалась к Бетси или звонила в агентство только тогда, когда была уверена, что сегодня будет день Эла. И не потому, что не доверяла Бетси. Я просто не могла забыть, как отреагировал доктор Ломейер, когда Рубен заговорил с ним. Мне была невыносима мысль о том, что могут подумать эти сумасшедшие, когда узнают такое о Рубене. Они ведь не оставят его в покое. Я уже со счета сбилась, сколько раз бросала трубку, когда понимала, что звонит один из этих религиозных болванов, умоляя меня разрешить ему поговорить с Бобби.

И еще… Даже если это был день Рубена, он все-таки не был самим собой. По какой-то причине он пристрастился к «Взгляду» — шоу, к которому до болезни испытывал отвращение, и теперь они с Бобби могли часами смотреть старые фильмы, тогда как Рубен никогда не был особым фанатом кино. Он также потерял интерес к каналам новостей, даже несмотря на то, что там показывали все эти политические дебаты.

Однажды утром я была в кухне, готовила завтрак и собиралась с силами, чтобы идти будить Рубена, когда ворвался Бобби.

— Бабушка, — сказал он, — По-По хочет сегодня пойти погулять. Он хочет на улицу.

Бобби взял меня за руку и повел в спальню. Рубен сидел на кровати, пытаясь натянуть носки.

— С тобой все в порядке, Рубен? — спросила я.

— Мы могли бы поехать в город, Рита?

Теперь он начал называть меня так. По аналогии с Ритой Хейворт. Из-за рыжих волос, понятное дело.

— Куда именно ты хотел бы поехать?

Рубен с Бобби переглянулись.

— В музей, бабушка! — воскликнул Бобби.

Накануне вечером показывали фильм «Ночь в музее», и Бобби был в восторге от того, что там экспонаты оживали. Это был день Эла, так что я сильно сомневалась, чтобы что-то из содержания фильма просочилось в сознание Рубена, что было большим облегчением, потому что посредине фильма Бобби вдруг заявил: «Этот динозавр похож на тебя, По-По. Он оживает совсем как ты!»

— Рубен, — сказала я, — ты думаешь, что в состоянии сегодня выйти из дому?

Он с готовностью кивнул, совсем как маленький ребенок.

— Да. Пожалуйста, Рита! Давай поедем туда и посмотрим динозавров.

— Да, динозавров! — подхватил Бобби. — Бабушка, ты думаешь, они на самом деле жили?

— Ну конечно, Бобби, — ответила я.

— Мне нравятся их зубы. Однажды я возвращу их к жизни.

Энтузиазм Бобби оказался заразительным, и если кто-то и заслуживал каких-то удовольствий, то это как раз он. Бедный маленький мальчик целыми днями сидел дома, хотя никогда на это не жаловался, ни единого раза. Но поездка на Манхэттен могла таить в себе всякие опасности. А что, если нас узнают на улице? Что, если за нами последует кто-нибудь из этих религиозных фанатиков и попытается похитить Бобби? И еще я волновалась, что у Рубена могут закончиться силы. Возможно, его умственные функции и улучшались, но физически он очень быстро уставал.

Однако я отмела все страхи и быстренько вызвала такси, пока не передумала.

Уже уходя, мы столкнулись с Бетси, и я про себя начала молиться, чтобы Рубен ничего ей не сказал. Конечно, у меня был уже миллион таких случайных встреч, и мне в душе очень хотелось с кем-нибудь поделиться — о состоянии Рубена я не говорила ни единой живой душе, за исключением этого