Она снова гладит Снуки, хотя та практически не реагирует на это.
КВ: Лен — не злой человек. Нет. Я этого никогда не скажу. Он человек разочарованный, отравленный разрушительными амбициями. Он не был достаточно умен и достаточно харизматичен — до тех пор пока в его глазах не появился адский огонь, пока та женщина не упомянула его в своем послании.
Как это все горько звучит, да?
Я не держу зла на Памэлу. На самом деле я не виню ее. Как я уже говорила, она была хорошей женщиной. Мы с Леном… Думаю, в наших отношениях наступил застой, затянувшийся на долгие годы, и что-то должно было измениться. У него было свое радиошоу, свои группы по исцелению и изучению Святого Писания, он много лет потратил, стараясь, чтобы «большие мальчики» заметили его. И я никогда не видела его в таком возбуждении, как тогда, когда его пригласили на ту проклятую конференцию. Была во мне какая-то часть — часть, еще не умершая к тому времени, — которая думала, что, может быть, это станет для нас процессом нового становления. Но он позволил всему этому захватить свои мысли. И он действительно верил в то послание. Он и
Я не могла вынести, когда все эти люди начали съезжаться на ранчо. Они пугали Снуки. Я убеждена, Лен думал, что сколотит состояние из всех тех пожертвований, церковных десятин, которые они привнесут. Это должно было доказать доктору Лунду, что у него тоже могут быть преданные последователи. Но ни один из приехавших не привез с собой денег. И прежде всего — этот Монти. Я иногда чувствовала, как он следит за мной. Было что-то порочное в том, как у этого человека устроены мозги. Я много времени проводила у себя в комнате, смотрела сериалы и шоу. Лен пытался вытащить меня в церковь по воскресеньям, но к тому моменту я уже не могла смотреть на это. В другое время мы бы со Снуки просто сели в машину и уехали куда глаза глядят, не заботясь о том, что это за дорога.
Это неминуемо должно было окончиться плохо. Я говорила Лену не участвовать в шоу с тем нахальным шутником из Нью-Йорка. Но Лен и слушать не хотел. Он не любил, когда ему перечили. В голову ему ударили власть и внимание, которые он получал. Да, именно так. Они. Ударили. Ему. Прямо в голову.
Я понимала, что доктор Лунд в конце концов захочет использовать его, и все так и случилось. Он взял слова Лена и воспользовался ими в своих целях. Лен мог сколько угодно выходить из себя, пытаясь связаться с доктором Лундом или этим Гибким Сэнди по телефону, но закончилось тем, что в итоге с ним перестали разговаривать даже пресс-секретари. Все время поступали новости, что все больше и больше людей спасают свои души, и доктор Лунд получал львиную долю дивидендов от этого. Понимаете, у него ведь были связи. А когда он поддержал этого Митча Рейнарда и не пригласил Лена выступить на произраильском митинге… В общем, я никогда не видела Лена более огорченным. Я не могла находиться там, не могла видеть его лицо после того, как вышла статья в «Инквайерер», — в тот же день, когда она была опубликована, я уехала. Он все отрицал — я знала, что он будет вести себя именно так. Но то, что его выгнали из клуба «больших мальчиков», нанесло по его чувству собственного достоинства существенно более сокрушительный удар, чем могла это сделать любая статья в газете, какой бы сенсационной она ни была. На самом деле я не сомневаюсь, что отставка у доктора Лунда ранила его гораздо больнее, чем мой уход.
Это было жестоко. Доктор Лунд чуть приоткрыл волшебную дверцу, позволил ему через щелку заглянуть внутрь дворца, а затем захлопнул ее у него перед носом.
Она вздыхает.
КВ: Снуки нужно уже вздремнуть. Вам пора уходить. Я сказала, что хотела.
Прежде чем уйти, я спросила, как она сейчас относится к Лену, и в глазах ее вспыхнула злость.
КВ: Для Лена в моем сердце больше нет места. Нет места ни для кого.
Она целует Снуки в макушку, и у меня складывается впечатление, что она забыла о том, что я все еще здесь.
КВ: Ты ведь никогда бы не причинила мне боль, Снуки? Нет.
