— А вам какое дело? Вы еще одна журналистка? Что вы никак не уйметесь?!
— Я не журналистка. Уже не журналистка, во всяком случае.
— Но вы американка.
— Американка.
Я подошла к ней поближе, и маленькая собачка улеглась на землю возле моих ног. Я почесала ей за ухом, и она посмотрела на меня снизу вверх мутными от старческой катаракты глазами. Она напомнила мне Снуки (своим внешним видом и запахом), а это, в свою очередь, навело на мысли о Кендре Ворхис (последнее, что я слышала о ней — сразу после бойни в округе Саннах, — было то, что она сменила имя и собирается переехать в Колорадо, чтобы присоединиться к коммуне радикальных вегетарианцев).
Глаза миссис Эллингтон-Берн подозрительно прищурились.
— Постойте… Я вас откуда-то знаю?
Я мысленно прокляла гигантскую фотографию, которую народ из отдела маркетинга в издательстве прилепил на заднюю сторону обложки «ОАДТЗ».
— Не думаю.
— Знаю. Вы написали ту книжку. Ту мерзкую книжку. Что вам здесь нужно?
— Мне было просто любопытно взглянуть на этот дом.
— Что, зуд любопытства? Вам должно быть стыдно за себя.
Я не могла удержаться и спросила:
— Вы по-прежнему видитесь с Полом?
— А что, если и так? Вам-то что? А теперь уходите, пока я не вызвала полицию.
Год назад я бы подождала, пока она вернется в дом, а сама бы еще покрутилась там, но сейчас просто убралась оттуда.
Через неделю у меня зазвонил телефон, что само по себе было уже событием: мой новый номер знала только Маделейн, которой вскоре предстояло стать моим бывшим агентом, и спаммеры. Я была ошарашена, когда мужчина на том конце линии представился Полом Крэддоком (позже я узнала, что новую секретаршу Маделейн пленил его британский акцент и она дала ему мой номер). Он сказал, что миссис ЭБ упомянула в разговоре с ним, что я сейчас в Лондоне, и как бы между делом сообщил, что один из его психиатров — в качестве довольно сомнительного хода — посоветовал ему прочесть «ОАДТЗ», что должно было помочь ему «внутренне примириться с тем, что он сделал». Сэм, этот человек рассуждал вполне здраво, логично и даже остроумно — и это, не будем забывать, при том, что он резал свою племянницу ножом, пока та не умерла. Он также сообщил мне последние новости о Мэл и Джеффе Моранах (которые переехали в Португалию, чтобы быть поближе к месту вечного упокоения их Лорейн) и о Мэнди Соломоне, фактическом авторе его книги, который присоединился к одной из сект, отколовшихся от Движения конца света в Котсуолдсе.
Он попросил меня написать заявку на свидание с ним, чтобы мы могли «немного поболтать с глазу на глаз».
И я согласилась навестить его. Разумеется, согласилась. Я могла быть в глубокой депрессии, могла жалеть себя до слез, могла переехать в Лондон, чтобы убежать от негативных последствий этой проклятой книги, но как я могла пропустить такую возможность? Нужно ли объяснять тебе, Сэм, что я тут же ухватилась за этот шанс? Ты ведь меня знаешь.
В тот вечер я еще раз прослушала его диктофонные записи (должна признаться, что я сильно нервничала, пришлось даже оставить свет в спальне включенным). Я снова и снова прокручивала слова Джесс «привет, дядя Пол», все пыталась выловить в интонации что-нибудь кроме шутливой игривости. И не смогла. Судя по фотографиям, найденным через «Гугл», Кент-хаус — строго охраняемая психиатрическая клиника, где содержался Пол, — представлял собой угрюмого вида массивное здание из серого камня. Я не могла отделаться от мысли, что нельзя допускать, чтобы такие психушки для невменяемых (о’кей, я в курсе, что это не литературный термин) выглядели так стереотипно и по-диккенсовски.
Я должна была подписать официальное обязательство не публиковать подробностей относительно моего посещения Пола. Допуск от полиции и разрешение на свидание пришли в последний день октября — на Хеллоуин. По странному совпадению, именно в этот день на «Реддит» впервые прошел слух о том, что Рейнард планирует отменить Первую поправку. Я по-прежнему избегала смотреть «СКАЙ» и CNN, но рекламных щитов газет избежать не удавалось. Помню, я еще подумала: как это могло так быстро раскрыться? Но даже тогда я не допускала мысли, что Рейнард сможет обеспечить себе поддержку Конгресса и большинства в две трети голосов, которые для этого требовались. Глупо, я знаю. К тому времени католическая церковь и мормоны уже пообещали свою поддержку кампании «Сделаем Америку нравственной» — даже последний дебил мог бы догадаться, к чему это может привести.
Я решила раскошелиться на такси, вместо того чтобы играть в русскую рулетку с железнодорожным транспортом, и приехала на свидание с Полом как раз вовремя. В реальной жизни Кент-хаус оказался таким же неприветливым, каким выглядел на снимках в Интернете. Недавняя пристройка к зданию — архитектурное уродство из кирпичной кладки и стекла — почему-то делала это место еще более устрашающим. После того как двое неуместно жизнерадостных охранников обыскали и просканировали меня, очень общительный санитар с кожей такой же землисто-серой, как и его седые волосы, проводил меня в уродливую пристройку. Воображение рисовало мне, что я встречусь с Полом в пустой камере с решеткой на дверях, где за каждым его движением будут следить несколько мрачных надзирателей и парочка психиатров. Но вместо этого меня через стеклянные двери ввели в большую