— Я заглянул в бомбочку, но не смог их найти.
Я не придала значения тому, что он использовал не то слово — «бомбочку» вместо «тумбочку»; я думала только о том, что на моих глазах происходит какое-то чудо.
— Я поищу их для тебя, Рубен, — сказала я.
Эти очки ему не были нужны уже очень долго, ведь, пока с ним был Эл, читать он не мог. Пульс мой стучал, как колеса стремительно несущегося поезда, я искала повсюду, во всех местах, которые только могли прийти в голову, двигала вещи по всей квартире. Я боялась, что если не найду эти очки, то Рубен отступит и верх снова возьмет Эл. Наконец я все-таки нашла их на дне ящика для носок.
— Спасибо, дорогая, — сказал Рубен. Помню, что еще тогда мне показалось это странным: Рубен никогда раньше не говорил мне «дорогая».
— Рубен… а ты… как ты себя чувствуешь? — Мне по-прежнему было психологически трудно говорить с ним.
— Немного устал. А в остальном — хорошо.
Бобби сходил в свою спальню и принес оттуда одну из старых книжек с картинками. Довольно странную, под названием «Растительный клей», которую Лори купила ему несколько лет назад. Он протянул ее Рубену.
— Хм… — произнес Рубен, искоса взглянув на книгу. — Слова здесь… они неправильные.
Сознание его снова угасало. Я видела, как в глазах его мелькнула тень Эла.
— Может быть, мне попросить бабушку, чтобы она почитала ее нам с тобой, По-По? — спросил Бобби.
Еще один смущенный взгляд, а затем новая искра жизни.
— Да. А где Лили?
— Я здесь, Рубен, — сказала я.
— Ты какая-то более рыжая. Моя Лили была темненькая.
— Я покрасила волосы. Тебе нравится?
Он не ответил — не смог. Он снова пропал.
— Почитай нам это, бабушка, — сказал Бобби.
Я села на кровать и начала читать книгу. Голос мой дрожал.
Рубен практически мгновенно заснул. Когда я подтыкала одеяло Бобби, укладывая его спать, то спросила, о чем они разговаривали, когда я услышала смех Рубена.
— Он рассказывал мне свои плохие сны, а я сказал, что ему больше не нужно будет видеть их, если он этого не хочет.
Я думала, что не засну в ту ночь. Но заснула. Проснувшись, я обнаружила, что Рубена на его половине кровати нет. Я бегом бросилась в кухню. Сердце тяжело и глухо стучало у меня в груди.
Бобби сидел на кухонной стойке и что-то говорил Рубену, который ложечкой насыпал сахар в чашку с молоком. На рабочей поверхности стойки было грязно — рассыпанный молотый кофе, какие-то крошки, разлитое молоко, — но мне было все равно, в тот момент я думала только о том поразительном факте, что Рубен сам оделся. Куртка была одета шиворот-навыворот, но в остальном он выглядел нормально. Он даже пробовал побриться, и это не так уж плохо получилось. Он взглянул на меня и помахал рукой.
— Я хотел достать бубликов, но не смог найти ключ от буфета.
Я попыталась улыбнуться.
— Как ты себя сегодня чувствуешь, Рубен?
— Хорошо, спасибо, что спросила, это приятно, — сказал он.
Он не полностью стал прежним, с ним все-таки что-то было не так — чего-то не хватало во взгляде, но он стоял, ходил, он был одет и разговаривал.
Бобби потянул Рубена за руку.
— Давай, По-По, пойдем смотреть телевизор. Можно ведь, бабушка?
Я все еще находилась в состоянии изумленного оцепенения, но кивнула.
Я не знала, куда себя деть. Я позвонила в агентство насчет сиделки и сказала, что сегодня мне никто не нужен, а потом записалась на прием к доктору Ломейеру. Все эти действия я выполняла на автомате.
Выйти из квартиры, даже после такого чуда, все равно оставалось делом непростым. Рубен очень долго никуда не выходил, и я опасалась, что это его слишком утомит. Я думала попросить Бетси совершить привычный уже осмотр территории и проверить, не отираются ли поблизости репортеры, но что-то остановило меня, и я не постучала в ее дверь. Вместо этого я вызвала такси, хотя клиника «Бет Израэль» находилась от нас всего в нескольких кварталах, и сказала Бобби, чтобы он надел свой маскировочный наряд. В тот день нам повезло. Репортеров я вообще не заметила, а люди, крутившиеся рядом с нашей квартирой — какой-то хасид и группа подростков-латиноамериканцев, — даже не взглянули в нашу сторону. Водителю такси удалось припарковаться прямо
