десять штук! Скоро мне будет не за чем присматривать. Старый манул обретет свободу, о которой он никогда не мечтал. Мурмяу!
Из его тона совершенно непонятно, то ли он и мечтать не смел об этой свободе, то ли она ему нужна как скрапбукеру – сломанные ножницы. Серафим вздыхает и мурлыкает себе под нос на мотив старой песни «Мы рождены, чтоб сказку сделать былью».
– Кто-то влез в хранилище и испортил твои мнеморики? – спрашивает Инга.
– Аха, сначала я так и думал, – кивает Серафим. – Закрыл тут все на замки, потом понял, что я старый идиот. Поток прекрасно их охраняет сам, лучше любого пса. Если чудеса исчезают раньше времени, причина может быть только одна.
– Стираются воспоминания? – уточняет Инга.
– Нет, из мнеморика не сотрешь, – отвечает Серафим. – Гораздо хуже. Люди перестают восхищаться чудесами. Они их больше не радуют. Нет восхищения, нет радости – нет и чуда.
– Ох ты! – Аллегра приседает на корточки и закрывает голову руками. – Ужас-то какой! Нет радости!
Паша наклоняется к малышке и гладит ее по спине.
– Кстати, одно хорошо вам известное меркабурское чудо тоже недавно переехало на склад, – сообщает манул.
– Мамина карусель? – сразу догадывается Инга.
– Она самая! Другой такой открытки в мире не было и не будет. Я давно за ней наблюдал с Маяка.
– Но почему, Серафим? – искренне удивляюсь я. – Неужели и этой открытке больше никто не рад? А как же мы с Ингой?
– Нет, дело в другом: эта карточка больше не работает.
– Уф, слава богу, – вздыхает с облегчением Инга.
Я ушам своим не верю. В ответ на мой удивленный взгляд она поясняет:
– Эти твари – поклонники Твари (прости за тавтологию) сперли у меня мамину открытку с каруселью. Уж лучше пусть она не работает, чем они бы ею пользовались. Ты даже представить себе не можешь, на что эта открытка способна! Точнее, была способна.
– Представляю себе, – соглашаюсь я.
– Да, Надя – очень особенная даже среди скрапбукеров, – говорит манул. – В ее открытку была встроена защита от несанкционированного использования.
– Тогда почему они смогли один раз ей воспользоваться? – спрашивает Инга.
– Потому что ты была рядом, и тебе это было нужно. Теперь остался только мнеморик.
– А в нем – наши воспоминания об открытке? – спрашиваю я, хотя и сама уже знаю, что услышу в ответ.
– Аха, и не только ваши, – хитро улыбается манул.
Я замечаю, что Шапкин снова сидит в дальнем углу стола и выглядит не очень хорошо. Представляю, первый раз попасть в Меркабур – и сразу такого наслушаться. Черт, как же его на самом деле зовут?
– Но как мнеморики становятся реальными там, в нашем мире? Материализуются, как хранители – в открытках? – спрашивает Инга.
– Хранители – в открытках? – Манул хмурится, его кресло скребет задней лапой. – Где ты такое встречала?
– Я видела на одной карточке Скраповика, это хранитель альбома моей мамы.
– Бедная Надя… – С лица Серафима исчезает насмешливое выражение, взгляд становится мягче. – Передавай ей мои сочувствия.
– Еще я слышала об открытке с Пончиком, – добавляю я. – Это хранитель тети Шуры. Помнишь ее, Инга?
– А в чем, собственно, дело? – В голосе Инги слышно волнение.
Серафим не отвечает, и тогда голос подает Эльза:
– Они так умирают. Хранители.
– Почему тогда мама ничего не сказала мне об этом? – Инга вскакивает и смотрит в глаза Эльзе, пытаясь отыскать в них издевку, которой на самом деле нет.
– Она забыла, – холодно говорит Эльза. – Она все забыла. Хранителю нечего хранить, если нет больше воспоминаний. Небось и альбом рассыпался?
Мне кажется, что Инга сейчас в нее вцепится или ударит. Уже сжимает кулаки. Но тут вмешивается Серафим:
– Она права, Инга. Хранители так умирают. Такие случаи настолько редки, что об этом почти не говорят. Иногда это связано со смертью скрапбукера, но чтобы вот так вот, когда человек жив и здоров…
– Жив и здоров… – У Инги дрожит голос.
Она медленно опускается на стул. Я первый раз в жизни вижу слезы в ее глазах, в глазах моей непобедимой Инги, рядом с которой даже супермены стараются слиться со стенкой, только бы не попадаться под ее горячую руку. К ней подходит Аллегра, обнимает ее за шею, шепчет что-то в ухо, и спустя минуту Инга уже совершенно спокойна, по крайней мере на вид.
– Серафим, что нам нужно сделать? – спрашивает она.
