покосившись на серебряную монету.
— Мясо крысиное или собачье? — решил уточнить я.
— Ну и шутки у вас, мужчина. Вам сколько?
— Думаю, один серебряный десятка на полтора тянет? — я пододвинул пальцем монету поближе к писклявой пирожнице.
— Что это? — спросила она.
— Чистое серебро. Бля буду.
— Не хамите мужчина. С вас шестьсот рублей. Пятнадцать пирожков с мясом по сорок рублей.
— Ткач, о чем это она? — я беспомощно обернулся к напарнику, чувствуя, что наш разговор с лавочницей заходит в тупик.
— Так вы будете брать или как? У меня смена через пять минут заканчивается.
— Пойдем отсюда, — Ткач дернул меня за плечо, — темнеет, а мы еще дом не нашли.
Я пожал плечами, сгреб с прилавка серебряный, и мы двинулись дальше по улице.
Пятьдесят шестой дом был братом близнецом пятьдесят восьмого и пятьдесят четвертого. Все они выстроились по четной стороне улицы. Обычные четырехподъездные пятиэтажки. На нечетной та же картина. Пятьдесят девятый — теткин — стоял себе там и светил начинающими зажигаться окнами. Тридцать вторая квартира находилась на четвертом этаже второго подъезда. Когда мы с Ткачем поднимались наверх, то наткнулись на бабу, поливающую цветочки, расставленные на подоконнике в керамических горшках и на полу в деревянных кадках.
Идиллия ептыть.
— Кто там? — спросили из-за обитой кожей двери с номером "32" в ответ на стук кулаком.
— Мы к Ирине Воропаевой, — назвал я имя усопшей матери Альбертика. — Посылку отдать надо.
А что еще мне было говорить? Торговцы подержанными дробовиками? Не желаете почти новый "Рем" по сходной цене?
— Её нет сейчас, что передать? — сквозь зевоту ответили с той стороны. Эта неожиданная новость породила паузу в минуту эдак длинной.
Хороши дела! Вышла старушка, которой, на секундочку, должно быть лет эдак под сто, за молочком и сейчас вернется. А Альбертик-то и не знает.
— Я принес ей два килограмма шпика от младшего брата, — начал импровизировать я, уже собираясь выстрелить в замок, если переговоры не увенчаются успехом.
Хотя шуметь до смерти не хотелось.
— Странно. У неё вроде только сестра была, но вы можете оставить сало в её холодильнике, я сейчас открою, — за дверью зазвенели ключами.
Как только между ней и косяком образовалась щель, а вставил туда свое плечо, а Ткач ударил в полотно ногой. Мы один за другим ввалились в квартиру, где в прихожей под вешалкой в куче одежды барахтался ее хозяин. Кровь из расквашенного носа уже залила и его поношенный сальный свитер и треники. Ткач вынул нож и поднял страдальца, приставив кончик лезвия к его кадыку. Ощутимо запахло мочой.
— Как тебя зовут болезный? — я мельком осмотрел кухню с ближайшей комнатой и уставился на трясущегося хозяина хаты.
— Илья.
На нас испуганно смотрел жалкий маленький человечек из давно минувшей эпохи. Типичный довоенный обыватель: тапочки, майка, заправленная в кальсоны, поверх этого треники с лампасами и заляпанный жиром растянутый свитер с протертыми локтями, заплывшая шея и двойной подбородок, блестящая лысина и вьющиеся островки волос над ушами.
— Послушай, Илья, сейчас ты нам покажешь, где тут сейф у твоей жены и пойдешь менять портки. Если мы не найдем взаимопонимания в этом вопросе, то этот злой дядя отрежет тебе голову.
— Я..я… я… она не жена мне, а жиличка.
— Да, — встрял Ткач. — Того Константином звали.
— Насрать. Где сейф?
— Там, — указал Илья на дверной проём трясущейся пятернёй, — в их комнате.
— Отлично! — я отправил Илью пинком в ближайшую пустующую комнату, а сам направился в указанную. Ткач пошел за мной, но остался на пороге, чтобы контролировать входную дверь.
Сейф стоял почти рядом со входом в комнату и выполнял роль тумбочки. Сверху он был накрыт кружевной салфеткой, на которой стояло до черта всякой мелочи: от тикающего будильника и нескольких фаянсовых статуэток, до вазочки с конфетами и шкатулки с нитками. Да и вся комната выглядела так, как будто ее оставили полчаса назад. Ни пыли, ни паутины и даже торшер горит.
Удивляться уже надоело, и я, достав ключ, принялся ковыряться в замке.
Щелк.
