Купальню шезлонги и складные стулья, их застелили полотенцами. Стол украсили цветами и светильниками.
Над бассейном мерцали голограммы с пальмами, кафешками и танцами на песке. Горели с полсотни ароматных свечей. Звучала ритмичная музыка.
Карл, который успел основательно принять на грудь до прихода гостей, отплясал вместе с Жанной и Старшей сложный танец, в котором сочетались и традиционные гавайские мотивы, и элементы хип-хопа. Сон-Сар, покачивая в такт перебинтованной ступней, с легкой завистью в пылающих глазах следила за танцующими.
Затем все уселись за стол. Рекой хлынуло виски, ром, игристое вино, интерферентная брага, коктейль «Огни Ареалов», нгенская жгучая шипучка.
– Прохвессор, скажи-ка мне, как философ философу, – обратился Карл к Семенычу, – ну разве мы не в раю?
– Полагаю, мы заслужили право быть здесь, – ответил Семеныч, распиливая ножом куриную грудку, запеченную с сыром и ананасом. – Каждое поглощение фагом я бы приравнял к смерти. Каждое извержение из нутра фага, не за столом будет сказано, – к новому рождению. Мы шли по кругам инопланетного ада, совершая поступки, быть может, не всегда хорошие и правильные, но мы оставались личностями, невзирая на все трудности. Поэтому нам было даровано кармическое вознаграждение. Вы, конечно, можете меня пожурить. Мол, о какой карме ты, старый коммунист, ведешь речь, когда твои ученые степени были получены за работы по материализму и эмпириокритицизму. Но вы не станете мне возражать. Корсиканец был сволочью и в душе людоедом, он получил свое. Нам же воздалось за то, что терпели. От каждого – по способностям, каждому – по заслугам. Не знаю, как вы, но я противоречий здесь не вижу, все соответствует материалистической парадигме…
Позднее настало время горячих признаний.
– Друзья мои! – Семеныч обнял Сон-Сар и Гарреля. – Как же я благодарен фагам! Если бы не они – я бы никогда не познакомился с такими замечательными людьми и нелюдьми! Я так счастлив быть с вами! Вы теперь – моя семья. Моя настоящая семья!
– И мы тебя любим, старичелло, – Карл похлопал профессора по плечу. – Слушай, а можно я поцелую тебя в лысину?
– Можно! – обрадовался Семеныч и наклонил голову.
К Тарбаку, сидящему чуть в стороне от остальных, подошел, пошатываясь, грог-адмирал Сылт.
– Послушай, кыри, – начал он. – Собственно, я ничего против твоего народа не имею. Но я хочу, чтобы ты знал – я ни о чем не сожалею. Понял? – Он заглянул Тарбаку в глаза. – Ни о чем. На войне все средства хороши, в межпланетной – тем более. Мы обязаны были сократить численность населения вашей планеты до контролируемого нашими силами количества. Это – стратегия, понял? Чистая математика, никаких соплей, никакой злобы.
– Вы погубили столько мирных эдрако во имя империи, которой было не суждено пережить наш век, – уныло прохлюпал Тарбак. – Отмщение пришло, и вообще – от тебя брагой воняет.
Сылт молча схватил Отшельника за горло. Подоспел Олт, он оттянул бывшего командира от Тарбака.
– Не тронь его! Не нужно!
Грог-адмирал осатанел.
– Что? Мальчишка! Как стоишь перед командиром? Ты мне ответишь за бунт на Сырой планете! – Он схватил стул и попытался ударить им Олта, но потерял равновесие и под всеобщий хохот упал в бассейн, свалив туда же пару кадок с карликовыми пальмами.
Лещинский, на голове которого теперь сидел зеленый парик Сон-Сар, пригласил Старшую на медленный танец. Но почему-то они оказались в примыкающей к Купальне раздевалке. Лещинский впился в губы Старшей своими губами, одновременно освобождая ее груди из-под чашечек бюстгальтера. А затем опустил руку под парео, нащупал тонкие, как струна, стринги и нетерпеливо рванул их по влажным от пота бедрам вниз.
Купальня постепенно пустела. Карл, ревя, словно бык, опорожнял желудок в замусоренный объедками бассейн.
Жанна ходила вокруг Карла кругами, она рыдала и проклинала херувимов.
Зорро спал за столом, пристроив голову в салат из морепродуктов. Профессор храпел в шезлонге.
4
– Вчера мне приснилось следующее визуальное решение, – Гаррель открыл блокнот и принялся черкать в нем авторучкой. – Вот сцена. Вот здесь у нас декорации, так? А сразу за ними я предлагаю разместить гипсовое лицо Корсиканца пятиметровой высоты. Но не просто так разместить, а натянуть на него ткань, чтобы на протяжении всего спектакля казалось, будто он пытается прорваться сквозь некую преграду на сцену и дальше – в зал. По-моему, будет бомба.
Они сидели за столом на сцене актового зала Санатории. Лещинский, Гаррель и Семеныч – с блокнотами и авторучками, сосредоточены и деловиты. Несколько не к месту смотрелись три высоких бокала: два – с пивом, один – с хлебной закваской. Оксанка, сбиваясь, наигрывала на фортепьяно «Во саду ли, в огороде». Тарбак дремал в первом ряду скудно освещенного зрительного зала.
– Не знаю, не знаю, – важно проговорил Лещинский. – Образ, конечно, сильный. Но я его пока не вижу. Не перегрузит ли он нам постановку?
– Сомневаешься? – Глаза Гарреля полыхнули. – Нет проблем. Давай сделаем и посмотрим. Не сработает – уберем.
– Сделать пятиметровую гипсовую физиономию… Причем лик должен быть узнаваемым, несмотря на ткань… – Семеныч потер подбородок. – Хм… как-то трудоемко, вы не считаете, коллеги?
Гаррель развел руками.
