Никто в Племени не мог ручаться, что ритуал, который не исполнялся со времени разгрома армией бледнолицых великого союза индейских племен, совершается в точности. Но чувство сопричастности к чему-то, освященному традицией, переполняло души участников восторгом. К тому же предвкушение предстоящего пиршества лишь подстегивало энтузиазм новообращенных.
– Хап! Хап! Хап! – кричали они, не сводя алчущих взоров с останков Тома Два Ворона.
Наконец старейшины дали сигнал к началу пиршества. Гамацу накинулись на мясо, глотая его непрожеванными кусками и запивая соленой водой. Кинкалалала тоже участвовала в пиршестве, хотя бедной женщине копченое человеческое мясо не казалось столь вожделенным. Ее начало выворачивать первой. А вскоре к ней присоединились и новообращенные гамацу. Они падали на колени, с мучительными воплями избавляясь от только что съеденного. Старейшины стояли рядом, подсчитывая число извергнутых кусков, определяя, таким образом, место участника ритуала в будущей иерархии гамацу.
Казалось, что сам злой дух Баксбакуаланксива, призванный ритуалом в покровители Племени, незримо изгибает свое бочкообразное тулово, окруженное ореолом слюнных тяжей, и выворачивается, выворачивается, выворачивается, поглощая и извергая людей по ту и эту сторону мироздания. И даже сама Асабикаши, Бабушка-паучиха, раскинувшая восьмиконечную сеть от звезды к звезде, не способна остановить это пиршество.
Так старый Том Два Ворона, некогда торговавший «ловцами снов» в городках на краю пустыни, оказался поглощен и извергнут дважды. Он прожил честную жизнь, потерял сыновей на войне, сумел объединить испуганных и растерянных соплеменников, проглоченных Баксбакуаланксивой в Форте-Мохаве и вывернутых на жесткую почву Железных прерий, попытался сохранить в них стремление к лучшей жизни, чем та, которой удостоились их предки. И не его вина, что дурные мысли проскользнули, а добрые запутались в тенетах гигантского «ловца снов».
…Тело Говорящей с Луной, омытое и очищенное в соответствии с ритуалом, вынесли из «вигвама мертвых» и положили в ящик. Люди Племени немедленно побросали повседневные дела, столпились поодаль, жадно наблюдая за всеми этапами начинающегося ритуального обряда. Десять воинов во главе с Джеком Слепым Бизоном, который был одним из гамацу, подняли легкий ящик и понесли его на берег реки. Следом семенили старухи, дымили трубками и причитали. За старухами шел вождь, Ален Холодное Солнце, в окружении других гамацу, а за ними, держась на почтительном расстоянии – народ.
На берегу лежали пироги. Самая большая и вместительная принадлежала вождю. Сам Холодное Солнце сопровождать прорицательницу не намеревался. Он задумал набег на Дальние Гнезда – руины города зубоклювых, откуда эти пернатые бандиты часто наведывались в стойбище с целью грабежа. Ближние Гнезда великий вождь уже разорил, и почти год Племя не знало беды. Но едва прерии стали увядать, зубоклювые возобновили свои вылазки. Поэтому у Алена Холодное Солнце были иные заботы, нежели сопровождение мертвой старухи к Белым порогам. Впрочем, выделив для ее доставки туда свое флагманское судно, вождь проявил достаточно уважения к той, кто умела говорить с Луной, еще не виданной в небе этого мира.
Пирогу спустили на воду. Воины подняли ящик с телом Вельвы на борт и взялись за весла. Процессия провожающих сгрудилась на берегу. В молочные воды никто войти не решался – началась миграция кайманов, которые в это время года становились неумеренно агрессивны. Джек Слепой Бизон напевно выкрикнул команду, гребцы столкнули пирогу с мелководья, быстрое течение Колорадо развернуло ее бортом к берегу. Дружно ударили весла, вынося суденышко на стремнину. Гребцы ритмично запели. Вслед им зазвучали пожелания гладкой воды.
Течение подхватило пирогу, гребцам оставалось лишь удерживать ее на стрежне. Стойбище скрылось за излучиной. Потянулись однообразные берега, заросшие пугливым ивняком – тонкие красноватые ветки которого, склоненные к воде, старались избегать любого прикосновения к себе. В кустарнике настороженно наблюдал за пирогой полосатый медведь. Журавли-шептуны, завидев ее, прикрывали головы кончиками крыльев, пришепетывая, как старухи. Из-под весел выпрыгивали рыбы-лягвы, мелькая задними лапками, таким вкусными, если их как следует прожарить.
Гребцы пели все веселее, весла мелькали глянцевыми лопастями. Острый форштевень пироги пенил речную гладь.
Вельва Говорящая с Луной уносилась навстречу солнцу.
5
Бронеход Батисты с ходу протаранил ворота, выпустил струю жидкого пламени по баррикаде. Люди Данеляна покатились огненными клубками – в молчании, которое хлестнуло по нервам уцелевших жестче крика.
– Отходи к главному корпусу! – скомандовал Корсиканец.
Он картинно опустился на одно колено, двумя руками сжимая посеребренную рукоять «беретты». Щелкнул едва различимый в гуле огня выстрел. Пуля отрикошетила от бронированного «фонаря» и ушла в зенит.
Сквозь стекло было видно, как жизнерадостно улыбается камерунец, налегая на гашетку правой пары излучателей. Короткие импульсы дейтериевой плазмы смертоносным веером прошлись по позициям защитников завода. Двор опустел. Только трупы с веселым треском догорали на размягченном асфальте.
Данелян безо всякой почтительности за рукав втащил Корсиканца в проходную главного корпуса. Не глядя, полоснул из «АКМ» по толпе хитников, перестоявшей квашней вливающейся на территорию. Нестройные проклятия и ответные выстрелы были отрезаны тяжелой железной дверью, которую Данелян тут же захлопнул. Банда мародеров, к которой, как ни прискорбно, присоединились многие бывшие ополченцы Корсиканца, и даже один предатель-гвардеец, ликовала. Предвкушение колбасного изобилия пьянило сильнее грибной настойки.
Корсиканец обвел взглядом жалкую горстку «защитников». Нераненых мужчин почти не осталось. Из полумрака на Корсиканца взирали глаза женщин и
