похожими на Ближние. Там были редкие, полуразрушенные Гнезда. Сквозь прорехи в «шляпках» пробивались обжигающие солнечные лучи. У подножия «сморчков» росла железная трава прерий. Здесь же Гнезда срослись верхушками, почти не пропуская дневного света, а ноги утопали в рыхлой, будто неживой почве.
Чем дальше они углублялись в безжизненные теснины Гнездовий, тем сильнее росло беспокойство Алена Холодное Солнце. Он понимал – ловушка вот- вот захлопнется, а сделать ничего нельзя. Вождю было горько осознавать, что он проиграл первую же серьезную битву в своей жизни. Первую и последнюю. А ведь как все хорошо начиналось. Когда авторитет Тома Два Ворона стал слабеть в Племени, он, Ален Холодное Солнце, стремительно выдвинулся в лидеры молодых охотников. Он был сильнее, быстрее, ловчее других. А главное – придерживался старых традиций, основательно подзабытых еще в прежнем мире. Старейшины Племени, которым не по душе были попытки старого вождя сохранить цивилизацию, некогда навязанную индейцам хитроумными бледнолицыми, поддержали Алена. Так он стал вождем.
А что теперь?..
Ответ был неожиданным и точным.
Взвизгнул душный смрад, заменявший у подножия Гнезд воздух, и Сэм Голодный Канюк, что стоял рядом с вождем, прикрывая его щитом, опрокинулся на спину. Из левой глазницы юноши торчала стрела. Ален Холодное Солнце предостерегающе крикнул, но его приказ запоздал. Снизу в «шляпках» одна за другой открывались отверстия-амбразуры, извергая из себя тучи стрел. «Сморчки» высеивали чудовищные споры. Ловушка захлопнулась. Воины Племени бесславно погибали один за другим, не имея возможности ответить.
Ален Холодное Солнце выхватил щит из рук умирающего Сэма. Стрелы сыпались уже не дождем – ливнем, но добротно плетенная конструкция, обтянутая рептильей кожей, пока держала. Револьвер в его руке рявкал короткими, строго отмеренными выстрелами. Острый глаз вождя успел заметить, что в момент открытия амбразуры виднеется покрытое черными перьями тулово. Пули из надежного Томова револьвера почти всегда достигали цели. Из амбразур летел окровавленный пух, а иногда вываливались и сами лучники. Но меткость вождя не могла спасти его воинов.
Несколько стрел задели и самого Алена Холодное Солнце. Обливаясь кровью, он отступал тем же путем, какой только что прошел со своими воинами. Перезаряжал вождь стремительно, и плотность его огня почти не уменьшалась. Он даже не сразу понял, что стрелять больше не в кого. Убийственные «споры» больше не сеялись. У подножия Гнезд лежали мертвые тела. И только окровавленный пух все еще кружился в стоячем воздухе. Ален Холодное Солнце убрал горячий револьвер в кобуру, отер пот с лица. Радости, что остался жив, вождь не испытывал. Он проиграл, и это было главным. Даже если ему удастся добраться до главного стойбища живым, как он посмотрит в глаза женам и матерям погибших воинов? Что скажет Племени?
Вдруг посвежело. Вождь очнулся от темных мыслей, осмотрелся.
Под сумрачной аркой исполинских Гнезд, которые срослись «шляпками» в невообразимой для жителя невадского захолустья высоте, нес медленные молочные воды речной поток. На берегу лежала лодка – обыкновенная индейская пирога с длинным веслом поперек. Все-таки Ален Холодное Солнце не был совсем уж дикарем. Он окончил три класса школы в Форт-Мохаве. И глядя на эту пирогу, вождь понял, что ее появление здесь не редкостное везение, а скорее – предложение неудачливому завоевателю убираться вон.
7
Это случилось – индейцев у Белых порогов стало еще больше.
Утром прибыла большая пирога, полная разукрашенных перьями и татуировками дикарей. Гребцы ритмично пенили веслами молочные воды и гортанно выкрикивали слова какой-то варварской песни. В лагере шатунов появление соплеменников не вызвало ни паники, ни особого ажиотажа. Впрочем, по обычно невозмутимым лицам некоторых из них было заметно, что пришельцам рады.
Натали посоветовала Фреду пока не высовываться. Он не стал спорить. Чуть приоткрыв полог, занавешивающий грот, можно было наблюдать за происходящим, самому оставаясь незамеченным. Обменявшись приветствиями с шатунами, прибывшие почтительно вынесли из пироги продолговатый ящик, напоминавший патронный. У Фреда затеплилась надежда: вдруг и впрямь удастся разжиться «маслятами»?
Индейцами командовал рослый воин, которого Фред поначалу принял за вождя, но чутье подсказало ему, что для столь высокого поста этот громила все же простоват. Повелительными выкриками и жестами воин отдавал распоряжения тем индейцам, которые возились с ящиком. Они подхватили его за четыре угла и быстрым шагом потащили к белому скальному останцу, что кренился над речным потоком. Фред разочарованно вздохнул – вряд ли в нем были патроны – слишком легкий с виду.
Ящик подняли на вершину скалы, и один из индейцев остался при нем, картинно вырисовываясь на фоне накаляющегося зноем неба. Насколько Фред мог видеть, остальные прибывшие приступили к разбивке лагеря. Из пироги достали жерди и сшитые между собой шкуры – составные части будущего вигвама. Похоже, индейские воины намеревались обосноваться на Белых порогах надолго.
Фреду надоело прятаться в гроте. И он вылез наружу.
Его заметили. Деловитая суета в становище замерла. Болтовня смолкла. Воины похватали оружие. Шатуны заметно напряглись. Натали метнулась к Фреду, словно хотела заслонить его собой, но он мягко отстранил ее. Просиял широкой, белозубой американской улыбкой. Поднял руки на уровне плеч, приветственно потряс ладонями.
– Хэллоу, парни! – воскликнул он. – Как дела?
