— Лежи ещё минут десять. Где в наше время найти достойного натурщика, вдобавок — не болтливого. Ты ведь не болтлив, правда, тей?
Алекс понадеялся, что лёгкий полумрак прикроет красноту щёк. Конечно, никому ничего не говорил. Кроме Марка и Терона, разумеется, поэтому вся казарма в курсе.
— У тебя ревнивый муж или любовник?
Слово «любовник» прозвучало так: назови мне имя, и я его заколю. Да и супруг не бессмертен.
— Муж. Нет, не ревнив. Но и афишировать не следует. Он должен будет принять какие-то меры, хотя бы для сохранения лица. Ты не желаешь мне неприятностей?
— Что ты, дорогая…
— Лежи как лежал. Заканчиваю… — она добавила последние штрихи. — Достаточно. Одевайся.
— Э-э… мне не холодно. И готов тебя согреть снова.
Но Йоганна наотрез отказалась, возбудив отказом неистовое желание приходить снова и снова, чтобы позировать в чём мать родила. И не только позировать.
Через день после описанного сеанса живописи тей Горан сделал попытку возобновить тренировочные мучения, но плюнул на это дело, и не из-за руки в лубке, а чувствуя полную неспособность подчинённого сосредоточиться. Прим-офицер грубо выругался, обвинив Алекса, что унтер думает не головой, больше — неприличным местом, которое в результате потеряет в первом же бою.
Сознавая правоту наставника и не в силах выбраться из дурмана, в котором как в тумане постоянно мелькали горящие карие глаза, хищно раскрытые алые губы и распущенные каштановые кудри, Алекс отправил посыльного на бульвар Анжелос с запиской. После самого длинного в жизни дня ожидания он получил заветное приглашение.
Снова картины. Иные. Талантливые, исполненные в едином стиле, но не похожие друг на друга. Прекрасные.
Нагая тея с распущенными длинными волосами летит над горами, запрокинув голову навстречу солнцу и ветру.
Мужчина в форме гвардейца, с высоты птичьего полёта оглядывающий землю.
Стайка молодых девушек с крыльями у края утёса, им что-то объясняет инструктор.
Сломанное крыло. Сломанное тело.
И снова женщина в небесах. Если присмотреться, её черты лица удивительно напоминают Йоганну. Целомудренно одетая, с оружием.
Отряд гвардейцев атакует бомбами вражескую эскадру. Корабли пылают. Крылатое воинство, непостижимо прекрасное, парит на недоступной для червей высоте.
Полёт через грозу. Практически — самоубийство. Никто не мог этого увидеть, а если увидел — то не выжил. И всё же картина настолько реалистична, что глупо сомневаться: это — с натуры.
Волны прибоя выбрасывают обломки крыла. Женщина на берегу с тоской вглядывается вдаль.
Опять небо. Опять крылатые люди.
— Йоганна… Ты — волшебница. Ты так это почувствовала… И выразила… Как?! У меня просто нет слов!
— А ты — чувствовал?
— Да! Всё это — да! Но никогда бы не передал, даже если бы умел рисовать.
— Тогда и не надо слов. Лучше действием покажи, как ты восхищён.
Одного действия не хватило. И второго тоже…
В следующую встречу Алекс, избавившийся, наконец, от шины на предплечье, с тоской сообщил, что его и небольшой отряд легионеров отдают под командование императорского гвардейца для выполнения какого-то тайного и ответственного задания на западном побережье.
— Надолго?
— Не знаю. Туда десять дней лёта в одну сторону. Пожалуй — на месяц. А к Новому году…
— Не загадывай. Я несвободна. Может понадобиться присутствие, так сказать — по протоколу.
Уличённый в излишней болтливости, Алекс предпочёл не узнавать, кто у нас муж. И не расспрашивать. Не знаешь — не проговоришься.
— Кстати. Кто из императорских летит с вами? Я узнаю по своим каналам.
— Синьор Ториус Элиуд, элит-офицер.
— Седой лис… Тогда — что-то серьёзное. Береги себя.
— Конечно, любовь моя. Но не из трусости, а из желания непременно встретиться с тобой ещё и ещё.
Перед вылетом молодой любовник получил последнюю записку.
«Уезжаю. Не ищи меня».
Вместо подписи — размашистый рисунок летящей женской фигурки.
То есть — прощай? Или до встречи, но нескорой?
