не далее как полгода назад возил бочки с треской вдоль побережья. Не время для взаимных упрёков.
— Мы возьмём осколочные бомбы и зажигалки. Подпалим паруса и рангоут, проредим экипаж. Глядишь — и отстанут.
— Ну-ну, — без особого оптимизма согласился кэп, нервно покусывая то кончик курительной трубки из чёрного дерева, то седоватый ус. — Боцман! Четверых в помощь синьорам.
С предельным напряжением Силы тей поднимает груз, равный весу своего тела. По крайней мере, так учил Горан, заставляя таскать «раненых». Нужно ещё оперативно набрать приличную высоту, для чего масса бомбового подвеса уменьшается на треть. Но на палубе парусного судна особо не разбежишься. Поэтому теи забираются на марсовую площадку фок-мачты, туда же матросы затягивают крылья и бомбовый запас. Пока моряк взбирается по вантам с гранатной связкой за спиной, на баке и у основания фока нет ни души. Если, не приведи Всевышний, взрывоопасная снасть упадёт, встреча с Богом состоится чересчур скоро.
На палубе оба благородных разделись до нижних рубах, сняли оружие. Скорость не важна, но каждый гран веса имеет значение. Так и полезли на марс. На уровне верхней краспицы ветер вцепился в них с новой силой. Сорочки заполоскали, словно знамёна. Хлорис, высохший и забывший конфуз с гальюном, выпрямился во весь рост, подставляя грудь воздушным струям.
— Алекс! Гляди, как здорово! Тот же полёт…
— Скоро корвет откроет огонь, тогда налетаешься. Особенно — если крюйт-камера рванёт.
Унтер замолк, а в глазах упрёк: нет у тебя в душе поэзии, коллега. Однако соизволил вернуться к реальности.
— Подбираемся скрытно?
— Конечно. Прыгаем вперёд и двигаем прямо минут десять, там кругами набираем высоту до облаков. Пикируем на ламбрийца с кормы. Я — первый, с зажигалками. Ты остудишь их пыл. Пару-тройку заходов осилим.
Пока нас не убьют. У воздушных офицеров не принято такое говорить вслух. Алекс глянул на сияющего Хлориса и понял, что тот не думает ни о чём плохом. Собрался жить вечно?
Они прыгнули вперёд, мимо туго надутых полотнищ кливеров. Выровнялись над водой на высоте якорных клюзов, чуть не задев волны оперёнными сапогами. Зато корпус «Виритула» надёжно укрыл от вражеских наблюдателей. Точно также, не поднимаясь выше трёх человеческих ростов, они понеслись на восток.
Ещё минут через сорок теи осторожно вынырнули из невысоких облаков, ошибившись совсем немного. Внизу проступил корвет, и как раз — с нужного ракурса, с кормы. Дав отмашку на атаку, Алекс провалился к цели.
Воздух уплотнился настолько, что кажется — его можно взять ладонями и слепить снежок. В ушах свист. Лицо рвёт встречным потоком, который набивается за щёки, выворачивая губы в подобие уродливой улыбки. Очки давят на лоб и скулы. Это продолжается всего несколько секунд, очень неприятных и опасных секунд. Зато внизу не успевают заметить атаку, по крайней мере — отреагировать.
Ноги резко к пятой точке. Плоскость крыла становится почти под прямым углом к направлению движения, каркас и ремни трещат от навалившейся перегрузки. Мачты стремительно несутся навстречу…
В точно рассчитанный миг, ни секундой раньше, ни секундой позже, ещё за кормой корвета, Алекс рванул за тросик сброса, который освободил шипастые шары, соединённые парами тонкой шёлковой нитью. И резко в сторону!
Гостинцы падают на мостик, путаются в такелаже, бьются о палубу… Вспыхивают! Корма и бизань-мачта радостно окутываются пламенем.
Каких-то лет пятьдесят назад достаточно было от души подпалить рангоут, и кораблю конец, пожар охватывал парусное вооружение, корпус… Даже если затушить огонь и сохранить его на плаву, ход потерян, корабль уже не боец и не жилец.
Времена изменились, теперь в конструкции железа чуть ли не больше чем дерева, а без мачт отлично двигается на паровой машине, разве что запас топлива ограничен. Чтобы утопить наверняка, нужно много раз попасть в палубу тяжёлыми бомбами с пороховой начинкой, которые пробьют настил и взорвутся на нижней палубе, а то и в трюме.
Разглядывая пожар, Алекс чуть не пропустил заход коллеги. Осколочные гранаты не связаны нитью, они рвутся от удара на палубу, и толпящимся на ней матросам приходится туго. Его обстреляли вразнобой, но на «Виритул» он спустился без единой дырки на теле и в крыле, счастливый до невозможности.
— Не менее двух разорвалось на квартердеке! — завопил он, не успев отстегнуть крыло. — Ламбриец горит!
— Да, хорошо, повторим.
Тем более можно побиться об заклад — когда они снова приблизятся к корвету, пожары будут уже потушены, а каждый палубный матрос вооружится винтовкой, направленной в небо.
— Тей! Позволь мне лететь с зажигательными!
Алекс пожал плечами. Хочется рассказывать девушкам полусвета о подожжённом своими руками корабле? Бахвалься, дружок! Хорошо, что Иана не видит разгорающейся войны, которую мечтала предотвратить, не слышит криков соотечественников матери, заживо горящих на палубе, прыгающих за борт, чтобы потушить одежду…
