клетки. Егерь с опаской посмотрел в темноту, а запертый в клетке дикарь вскинул голову и объявил:
– Червь голоден. Грызет землю. Близко. Будет убивать. Убивать и есть. Убивать и есть. Всех. Никого.
«
Дикарь забормотал что-то совершенно неразборчивое, потом взвыл и, не прекращая выть, горько заплакал.
– Заткнись, лысое отродье! – прикрикнул на него фюрер. – Я сказал: заткнись!
Но никакие окрики не подействовали на дикаря. Возможно, он их даже не слышал. Егерь взял Гончую под руку и потянул к выходу.
– Идемте. Скоро начало. А этот все равно не прекратит.
– Где вы нашли такого урода? – сердито спросил фюрер у зверолова. От его восторга и предвкушения не осталось и следа.
– В тупике возле Маяковской, – ответил Рубец. – Как туда попал и что делал, неизвестно. Он только с виду такой тщедушный. Пока его ловили, он одного охотника голыми руками убил, а другому глаз вырвал.
– Так надо было на месте пристрелить, а не тащить сюда! – возмутился фюрер.
Рубец помолчал, но потом решил признаться.
– Этот мутант – главное действующее лицо сегодняшней охоты, тот самый сюрприз, который всем обещали.
– Это я главное действующее лицо сегодняшней охоты! – объявил шагающий за ним вождь Рейха. – Я лично пристрелю вашего выродка, а его голову повешу на стену в качестве трофея.
Стратег велел ей рисовать, и Майка добросовестно попыталась это сделать. Она села за стол, положила перед собой лист бумаги и уже хотела взять в руку карандаш, но задумалась. Карандашей было столько, что Майка даже растерялась, твердые и мягкие, с широким грифелем и узким. Одни оставляли на бумаге жирный и яркий след, от других оставалась лишь еле заметная узенькая линия толщиной с волосок. А их цвета! Мало того что Майка не знала, как большинство из них называется, некоторых цветов она прежде даже и не видела.
В конце концов, она выбрала карандаш, который Стратег называл простым. Он рисовал на бумаге линии такого же цвета, как и тот маленький карандашик, что подарила Майке женщина-кошка. К незаточенному концу этого карандаша кто-то прикрепил маленький кусочек резины, которым эти линии можно было стирать, что показалось Майке очень удобным. Теперь у нее было все что нужно. Но что нарисовать? Стратег ясно дал понять, что его интересуют картинки будущего. Если бы еще Майка умела отличать будущее от прошлого. Она закрыла глаза и попробовала разглядеть, что произойдет завтра, но ничего не увидела. Наверное, у нее просто нет настроения? Может быть, если думать о чем-нибудь приятном, у нее все получится?
Майка представила, как они с женщиной-кошкой сидят на кровати рядом друг с другом и разговаривают. Возможно, уже сегодня или завтра, когда женщина-кошка найдет человека, которого ищет, она вернется сюда, и они вдвоем усядутся на кровать и снова будут разговаривать. Но это было неправдой!
Майка вдруг ясно поняла, что ни сегодня, ни завтра, вообще никогда женщина-кошка не сядет с ней на эту кровать, потому что…
Ее рука с зажатым между пальцами карандашом вдруг сама собой начала двигаться по бумаге, рисуя закручивающиеся линии. С каждым движением линий становилось все больше, они притягивали взгляд, не позволяя Майке отвести глаза, а рука с карандашом двигалась все быстрее и быстрее.
Карандаш уже не рисовал – он царапал бумагу, пока его грифель не проткнул дыру в центре бумажного листа. Из дыры пахнуло смрадом паленой шерсти и тухлого мяса. Майка попыталась отшатнуться, но не смогла даже пошевелиться. А дыра на листе все росла и росла. В мгновение ока поглотила весь лист, потом стол, окружила Майку со всех сторон и быстро заполнила собою всю комнату. Темнота вокруг наполнилась жуткими звуками: рычанием, лязганьем зубов, треском горящего пламени, грохотом железа, выстрелами, а затем криками и стонами людей. Потом темнота расступилась, и Майка увидела женщину-кошку, лежащую на спине. В руках у женщины-кошки была какая-то палка, нет, не палка – ружье! А прямо на нее мчался здоровенный и очень страшный зверь с выпученными глазами и оскаленной пастью.
– Стреляй! Что же ты?! Стреляй! – изо всех сил закричала Майка женщине-кошке.
И та услышала ее, направила ружье на разъяренного зверя и… Ружье дало осечку.
– Нет! – в ужасе вскрикнула Майка и закрыла глаза ладошками.
А когда отняла их от лица, женщина-кошка лежала не на спине, а на боку. Ружья или хотя бы палки у нее в руках уже не было, руки больше не двигались, и сама она не шевелилась. А на разорванной одежде, словно кляксы на бумаге, расползались багровые пятна крови.
Увидев их, Майка снова начала кричать и не могла остановиться.
Когда фюрер и Гончая в сопровождении егеря вернулись из зверинца на полигон, стрелков на галерее заметно прибавилось. Фюрер тут же закрутил головой по сторонам – то ли искал знакомых, то ли выбирал для себя наиболее удобное место для стрельбы с широким обзором. Воспользовавшись моментом, Гончая снова заговорила со звероловом.
– Браминов Полиса очень интересует история Полежаевской. Они готовы щедро заплатить за информацию. А ты, как я поняла, единственный очевидец трагедии.
– Их плата мне не нужна, – покачал головой Рубец. – Зачем деньги человеку, которому завтра умирать? Можешь сама рассказать им и забрать все себе, я не обижусь.
