Быстрый обыск комнаты тоже ничего не выявил. Швабры, тележки и ничего более. Хотя тут можно было спрятаться на некоторое время… при условии, что здесь не будут искать.
— Эмиль, здесь что-то не сходится, — заговорил Виктор, покидая комнату. — Он не мог действовать в одиночку. Ему помогали изнутри.
— Теперь это не наше дело, — хмуро ответил Эмиль. — Только что приказ пришел. «Кремлевские» сами проведут расследование. Возвращайся.
— Да пошли они. Я поговорю с Главным.
— Совун, они тебя сейчас слышат.
— Надеюсь, они получают от этого удовольствие. — Виктор побежал к месту взрыва.
Борланд услышал шаги не сразу — метров за десять. По всей видимости, его визитеры сохранили форму лучше, чем он, раз сумели подобраться так близко.
Двери камеры все еще оставались открытыми, но Борланд хранил спокойствие.
Перед ним оказались трое. Звуки шагов говорили максимум о двух, и это значило, что по меньшей мере один умел передвигаться практически бесшумно. Борланд сел на койку, глядя на лица пришедших.
Один уже в годах. По сталкерским меркам — почти старик, хотя вряд ли ему было сильно за шестьдесят. Жизнь потрепала его от души. Еще двое — помоложе, с пронырливым взглядом и манерами людей, предпочитающих действовать быстро и непредсказуемо. Определенно талантливые убийцы. Старик выбрал себе хорошую свиту. Если бы с ним пришли двое типичных шкафов, Борланд бы только рассмеялся подобному позерству.
— Привет, отмычка, — проговорил старик.
Борланд молчал.
— Ты не отвечаешь?
— А ты обращался ко мне? — спросил Борланд.
— Так, ясно. — Старик неторопливо закурил самокрутку. По камере распространился тяжелый запах скверного табака. — Борзой, стало быть. Это проходит. У всех проходит.
— Кто ты? — спокойно вымолвил Борланд. — Ты в моей камере. На моей территории.
— Истину глаголешь. Меня зовут Камаз.
— Не помню такого в Зоне. Почему я должен тебя слушать?
— Потому что есть правила, — жестко сказал старик. — Каждый гость тут платит дань при встрече. И я в ответ приветствую его на «Вертикали». Если дани нет, или она не слишком хорошая, или что-то еще мне не понравится — то приветствия не будет. И ты становишься отмычкой. Знаешь, что это, салага?
— Знаю. Везде лезть первым.
— Не только. У тебя просто заберут все. Твое время, здоровье, имущество. Камеру. Так ты заплатишь дань или пойдешь в отказ? Решай.
Борланд поднялся с койки. Убийцы чуть напряглись.
— Не имею ничего против этой системы, — сказал Борланд. — Я заплачу.
— Вот как? Хм… — Старик сделал глубокую затяжку. — А я думал, ты рогом упрешься.
— Погоди, грузовик, — проговорил Борланд. — Я не сказал, что заплачу именно тебе.
— Что? Ты совсем больной, дубина?
— Я буду больной, если стану платить каждому укурку, кто заявится ко мне на порог, — пояснил Борланд, глядя попеременно на каждого из троих.
Камаз вытащил самокрутку изо рта.
— Как ты меня назвал?
— Тебя — никак. Я в принципе говорю. Как ты верно заметил, я здесь человек новый. Пойми и ты меня: я тебя впервые вижу. Конечно, я должен буду что-то дать тому, у кого здесь сила. С этим я согласен, в чужие правила не лезу. Но если я кому-то что-то дам, а потом окажется, что я заплатил левому оленю, у которого нет никаких прав, то мне тоже конец. Я не буду тебе платить просто из самосохранения. Я тебя не знаю.
— Ясно. — Камаз усмехнулся, словно только что выслушал детский стишок. — Послушай, милый. Пройдись сейчас по камерам и спроси, кто я. Все тебе скажут, что я держу это место. Вот сходи и спроси.
— Была такая мысль. — Борланд снова сел на кровать. — Сходить к «семигранникам», например. Но мне сказали, что меня там зарежут. Так что извини — тебе придется доказать, что у тебя здесь власть. За то время, что я здесь, мне никто тебя не представил.
Камаз затрясся от злости.
— И да, если твои ребята захотят меня покромсать, это ничего не изменит, — добавил Борланд. — Здесь каждый при желании может сунуть мне нож в спину, и это не показатель силы. Я не в силах платить каждому. Это сделает меня отмычкой еще больше, чем если бы я не платил.
