Старый румель взглянул на бывшего помощника.
Подумал о своей жене.
Об обмане.
И послал болт Тристу в глаз.
Перезарядил арбалет.
Вынул нож и перерезал лежащему глотку, свирепо глянув на других:
– ?Пленных не берем. Запомните, никаких свидетелей.
– ?Ладно, – буркнул Фулкром и отвернулся.
Сначала они почуяли вонь. Целую толпу пленников продержали взаперти недолго – может, всего день или два, но без воды и еды. Сотни лиц, первая волна обреченных на гибель, повернулись к следователю – на них не было ни страха, ни надежды, лишь смирение перед своей участью. Мужчины и женщины с детьми на руках сидели, прислонившись к стенам, или лежали на холодном каменном полу туннеля, укрываясь немногими тряпками и одеялами, которые они принесли с собой, не подозревая, что идут на смерть.
Джерид ходил вокруг них и рассказывал им о ситуации, в которую они попали. О том, что им угрожало. Понимали ли они его, верили ли? Захотелось ли им покинуть город и уйти назад, во льды?
Среди них были и мертвые, и такие, в ком жизнь едва теплилась. Трупы, посиневшие от яда, сморщенные, как сухофрукты… Одного из спутников Джерида стало рвать, и румель не мог осуждать своего более молодого товарища.
Люди просили воды и пищи, но Джерид мог предложить им лишь свободу, само представление о которой утратило для них всякий смысл.
Тогда Джерид поставил двух своих людей охранять дверь, через которую они только что вошли, а сам с восьмью спутниками пошел сквозь толпу беженцев вперед, посмотреть, что там. Воздух вокруг был спертый. Время от времени в темноте вскрикивала женщина или раздавался стон мужчины.
Наконец они добрались до другой наспех оборудованной железной двери – она была закрыта. Он знал, что снаружи наверняка стоит часовой, поэтому они сначала чуть-чуть приоткрыли ее, а затем распахнули с силой, так что она ударилась о стену. Фулкром выстрелом из арбалета снял единственного солдата, который как раз поднимался со стула. Его тело закатили в темный угол.
Чем дальше они шли, тем холоднее становилось, и, несмотря на отсутствие света, Джерид чуял, что выход уже близко. Под конец идти можно было только на ощупь, пробираясь по узкому проходу, зато, пока они оставались в темноте, их никто не мог увидеть.
А вот наконец и она, свобода.
Поток света, порыв ледяного ветра и пустошь вокруг палаточного лагеря – потрепанные палатки, тлеющие костерки, черные силуэты деревьев на горизонте, ветер, свищущий по тундре. А за их спинами нависала внешняя стена Виллджамура, на которую эти несчастные с оптимизмом взирали много месяцев.
– ?Иди и приведи их сюда, – приказал Джерид одному из своих людей. – Заставь их, если будет надо, если они не захотят покидать убежище.
Через час вывели всех. Беженцы выходили на воздух, волоча ноги, с явной неохотой. На снег смотрели так, словно прежде никогда не видели его.
Их «радостное освобождение» не принесло Джериду ожидаемого удовлетворения.
Более того, еще никогда в жизни он не чувствовал себя столь опустошенным и измученным, как сегодня.
Когда последний ребенок вышел наружу, Джерид распустил своих добровольных помощников, зная, что инквизиторские медальоны послужат тем надежным пропуском в город.
Оставшись вдвоем, Фулкром и Джерид обменялись подавленными взглядами, не зная, что сказать.
– ?Такое впечатление, что мы сделали что-то не так.
– ?У меня тоже, – ответил Джерид.
– ?Здесь, на морозе, они могут умереть еще быстрее, – продолжал Фулкром.
Молодой румель был прав. Мороз сам по себе убьет их рано или поздно. Теперь они снова были просто беженцами за воротами Виллджамура, и что с этим можно было поделать?
– ?Может, пойдете домой? – предложил Фулком.
– ?Да надо бы. – Джерид вздрогнул. – Вдруг Трист хоть раз в своей никчемной жизни сказал правду?
– ?Я пойду с вами, – возможно, вам понадобится помощь.
До чего же непривычно, когда коллега думает о вашей безопасности.
Улица, извиваясь, шла в горку, и они плелись по обледеневшим булыжникам мостовой с таким трудом, что у обоих заныли бедра. Джерид задумался о возрасте.
Внезапно Фулкром показал на черные клубы дыма, которые разносил по небу ветер.
Джерид бегом помчался наверх, забыв про Фулкрома, который стоял и показывал пальцем.
На дым.
