Слегка увеличить грудь – приподнять, ну или поставить имплантаты. Так лиф сядет получше».
«И нарастить волосы, – прибавил папа. – Хотим, чтобы наша красавица была пышноволосой».
«И хорошо бы, – сказала мама, – почки ей – чик! – и немного подвинуть вот сюда». – Она сложила ладони чашечками под своей безупречной грудью.
«Кроме того, мы договорились с художником-татуировщиком. – Отец поставил витиеватую роспись, вырвал листок из чековой книжки и, ухмыляясь, помахал им перед лицом. – Если, конечно, вы не против, что Минни приукрасят».
«Кстати, – щелкнула пальцами мама, – никакого нижнего белья. Ни тонг, ничего. Не хочу, чтобы мир смотрел прямую трансляцию похорон и видел, как трусы проступают под одеждой на моей дорогой, любимой умершей матери».
Я думала, в этот момент – в погребальной конторе, планируя траурную церемонию, – мама расплачется. Но нет – она обернулась ко мне и спросила:
«Мэдди, милая, что с твоими глазами? Почему такие красные и опухшие? – Она достала из сумочки пузырек с ксанаксом и предложила мне таблетку. – Надо будет приложить дольки огурца, чтобы снять отек».
Милый твиттерянин, я не переставая рыдала с самого Хэллоуина. А она даже не заметила.
Когда я вспоминаю бабушкин поцелуй, то чувствую вкус сигаретного дыма. У маминого – привкус антитревожных препаратов.
Здесь, в приюте, она опять сунула мне ксанакс, рассчитывая, что так я соглашусь на крупного манкса с густой черной шкурой. Тот умер минуту назад, но маму это, кажется, не волновало. Папа вынул из клетки с рассыпанным туалетным наполнителем и попытался всунуть в мои пухлые руки еще теплый, но уже начавший коченеть трупик.
– Бери, Мэдди, – шепнул он. – В кадре будет казаться, что он спит. Не торчать же тут весь день…
Он качнул обмякшим тельцем в мою сторону, я отшатнулась и тут кое-что увидела. В той же клетке, скрытый раньше манксом, сидел рыжий котенок. Это был мой последний шанс. Еще секунда – и меня увезли бы обратно в «Беверли Уилшир» с кошачьим трупом на коленях. Перед камерой и при свидетелях в лице работников приюта я ткнула толстым указательным пальцем в сторону рыжего комочка шерсти и сказала:
– Этого, папочка! – И звонко, по-мальчишечьи воскликнула: – Вот мой котенок!
Объект моей отчаянной страсти открыл зеленые глаза и посмотрел на меня.
Мать быстро проглядела карточку на клетке – вся биография котенка укладывалась в десяток слов – и шепнула отцу на ухо:
– Пусть берет рыжего. А мертвого положи обратно.
Стиснув зубы в коронках и не выпуская из рук дохлого манкса, отец возразил:
– Камилла, это же котенок, – и прошипел сквозь натянутую улыбку: – Эта тварь проживет еще черт знает сколько. – Он встряхнул пушистый трупик и хитро прибавил: – А если возьмем черного, сможем позвать ее бойфренда читать притчу о воскрешении Лазаря.
– Раз малышке Мэдди приглянулся именно этот котенок… – сказала мама и вынула из клетки дрожащий клубочек, – значит, он у нее и будет. – Встав так, чтобы сцена целиком попала на камеры, а сама она была в выгодном ракурсе, мама передала мне теплый комочек и одновременно шепнула папе, кивнув на карточку: – Не беспокойся, Антонио.
Тут вперед вышел фотограф журнала «Кэт фэнси», сказал: «Улыбочку!» – и нас троих ослепила вспышка.
21 декабря, 10:44 по тихоокеанскому времени
Лучшая мать года
Милый твиттерянин!
Я и вообразить не могла, что быть хорошей матерью – жутко трудное дело. Вот почему меня так разочаровывала моя мама. В самом деле какие тяготы подразумевает материнство? Достаточно скопить в чреве нужное количество свежих сперматозоидов и ждать, когда выйдет жизнеспособная яйцеклетка. Насколько я смогла выяснить, весь процесс происходит более или менее сам собой. А собственно для родов требовалось втиснуть в стерильную, отделанную кафелем комнату съемочную команду документалистов в полном составе: реквизиторов, осветителей, звуко– и кинооператоров, помрежей и гримеров. Результат я видела: мать, блаженствуя от прихода после укола меперидина, морской звездой раскинулась на чем-то вроде винилового помоста со специальными подставками для ног. Стилист прикрывает пудрой блеск ее скрупулезно депилированного лобка, и – вуаля! – выскакивает болотного цвета шарик моей новорожденной башки. Глава первая: я родилась. Этот волшебный киномиг абсолютно отвратителен. Милая мама лишь раз морщится, все остальное время, пока перемазанная слизью миниатюрная я протискиваюсь наружу из ее горячих внутренностей, сияющая улыбка не сходит с ее лица. Тут же следом за мной на свет появляется столь же неприятная на вид плацента. Без сомнений, уже тогда я надеялась, что акушер задаст мне хорошую взбучку. Устроит настоящую публичную порку. Только ребенок, выросший в подобной обстановке, полной любви и привилегий, может так отчаянно, как я, желать, чтобы его отлупили.
Мама ставила эту запись гостям на каждом моем дне рождения.
– Сняли одним дублем, – всякий раз сообщала она. – Тогда, слава Богу, Мэдисон была совсем тощей, не то что теперь. – И всегда заливалась смехом в
