За стеной шевельнулась и вздохнула Гвель. Наверняка ей не хотелось покидать столь гостеприимное место и отправляться к нелюбимому мужу. А ведь она еще не знает, что отправляется на изгнание или смерть. Шани затянул кожаный наборный пояс, мельком глянул в зеркало и прошел в спальню.
– Пора вставать, – негромко сказал он. – Пора.
– Не хочу, – сонно промолвила Гвель.
Шани наклонился и поцеловал ее в висок, ощутив быстрый укол неприязни.
– Надо, звезда моя, надо. Скоро твой муж разберется с государственными делами и удивится, не найдя тебя дома.
Гвель вздохнула и села. Давешний подаренный изумруд болтался на ее шее и выглядел дешевой подделкой, а не редкой драгоценностью. Спустя несколько часов Луш сорвет его и заорет благим матом: откуда это? Кто дал? Чем заплатила?
Жаль, что сам Шани не сумеет насладиться замечательной сценой. В это время он смиренно будет принимать послов от совета выборщиков, которым наверняка уже доставили отрубленные мизинцы их детей. Ничего, перебедуют и утрутся. Мизинец – это не голова, Луш на его месте прислал бы головы.
Гуманист хренов, хмыкнул внутренний голос. Драл и плакал, ага.
– Не хочу, – сказала Гвель. – Снова видеть эту красную рожу, снова слушать какие-то бредни… Послушай, а почему ты тогда не занял трон? Сейчас все могло бы быть по-другому.
Потому что тогда я был другим, равнодушно подумал Шани, а сейчас бы с удовольствием и с полным на то правом отнял у Луша корону. Вот только тебе, твое величество, это не принесло бы тех выгод, о которых ты сейчас размечталась.
– Если бы я знал, что ты обратишь на меня внимание, – серьезно ответил Шани, – то уже был бы королем. Но, к несчастью, нам не дано угадывать грядущее.
Он лукавил. Определенная часть грядущего была ему известна.
Когда же Гвель пылко расцеловала его и отправилась прямиком к беде и позору, то Шани некоторое время постоял на ступенях особняка, глядя вслед ее карете и полной грудью вдыхая влажный осенний воздух, а затем вернулся в дом и прошел в библиотеку. Послушный камердинер потянулся за ним в ожидании приказаний.
– Чайник кевеи, и никого ко мне не пускать. Даже если сам Заступник.
Камердинер с достоинством кивнул, и было ясно, что он действительно никого не пустит. Дождавшись кевеи, Шани вынул из папки на столе четыре листа, украшенных гербом инквизиции, и быстро принялся составлять список лиц, подлежащих казни.
Имен получилось около семи десятков, причем половину из них Шани выдумал, а другую половину составляли уже казненные еретики. Впрочем, помедлив, Шани размашисто вписал туда и одно реальное имя. Затем, закончив список, он поставил свою подпись и дописал: ввиду большого количества обвиненных инквизиция передает еретиков в руки светской власти. Завтра после церемонии вступления в должность с этим списком он пойдет к Лушу, который на глаз оценит количество преступников, не станет ничего читать, потому что не слишком любит и умеет это делать, и криво напишет «Казнить». Или «Козьнить» – у его величества значительные проблемы с орфографией. Да и вряд ли ему завтра будет до правописания – тут рога уже мешают в дверь проходить, есть о чем подумать.
Отложив списки с именами в сторону, Шани вынул из папки чистый лист и долго смотрел на него, то ли не решаясь написать первое слово, то ли не зная, о чем писать. Потом он отпил кевеи, вздохнул и взялся за перо – и писал до тех пор, пока привратник не постучал в дверь. Шани отложил перо: спектакль начинался.
– Войдите.
Камердинер осторожно приоткрыл дверь и сделал шаг в библиотеку. Было видно, что он одновременно и горд, и обескуражен. Перед этим он выдержал в коридоре целую битву, отвечая всем, что господин занят делами государственной важности, и пускать никого не велено – его едва уговорили хотя бы зайти в библиотеку и сообщить о высоких гостях.
– Ваша неусыпность, прошу простить за беспокойство, но к вам представители совета выборщиков. Очень хотят с вами поговорить.
Шани кивнул и поднялся из-за стола. Мельком глянул в зеркало – выглядит достойно, но не напыщенно, строго, но не траурно: самое то для общения с аальхарнскими иерархами, половина из которых сейчас готова его придушить голыми руками.
Ничего. Он подумает об этом позже.
В гостиной толпилась уйма народу – десять выборщиков, их ассистенты и помощники, пара крепких и верных ребят из инквизиционного корпуса, которых Шани заранее пригласил на тот случай, если все-таки будет драка. Прислуга испуганно выглядывала из столовой, переговариваясь тихим шепотом о причинах столь внезапного появления гостей, а из прихожей доносились вполне простонародные разговоры – там, судя по всему, стояла личная челядь выборщиков, которой не хватило места. Когда Шани вошел и негромко кашлянул, то все разговоры прекратились, и в гостиной воцарилась благоговейная тишина.
– Добрый вечер, господа, – произнес Шани. – Что вас всех ко мне привело?
Он быстро, но цепко скользнул взглядом по лицам выборщиков – ну надо же, ни одной угрюмой физиономии, замышляющей отмщение. Пятеро
