опыта у него почти не было. Ведь полагал он себя лишь любознательным часовщиком, который пытался применить правила механики и математики к другим областям жизни.
Впервые в жизни Хольбранверу требовалась помощь.
Он подумал о дочке. И тогда под потолком библиотеки прокатился эхом звук быстрых шагов. Ученый был куда как далек от веры в знаки, но стечение обстоятельств его удивило. Это приближалась Саннэ, как по заказу.
Он поднял взгляд. Из-за стекол тяжелых очков глаза его напоминали глазки крота.
– И куда ты, дитя, деваешься, когда ты мне нужна?
– Папа сам говорил, чтобы я не сидела здесь, и я пошла в сад. А теперь я пришла накормить кролика. Уже час.
– Он накормлен, Саннэ. Не знаю, отчего я кормлю это бесполезное животное. Нет от него никакого толка.
Девочка подошла к столу подле окна, и ее светлые волосы засверкали под светом солнца. Подняла темные занавеси. Погладила животное, осторожно, чтобы не зацепить его тень.
У кролика было две головы, причем одна казалась мертвой. Торчала на плечах под странным углом, словно усохшая и скорченная половинка ореха. Помещавшиеся на ней глаза, постоянно открытые, были затянуты бельмами и казались высохшими.
Эта дополнительная голова наверняка была для животного серьезной тяжестью, поскольку казалось оно слабым и больным. Шерсть с его брюха сходила целыми пластами. Но это не мешало Саннэ чесать его за ушком с ласковой улыбкой, хотя большинство девочек, увидев такое, сбежали бы в страхе.
Хольбранвер вспомнил, что когда он сам был в ее возрасте, то разрезал и зарисовывал углем мертвых зверей. Может, у дочери его и было угловатое, резкое лицо ее матери, с маленьким ртом и высоким лбом, столь отличное от округлых, женственных лиц серивских дам. Однако характер свой и нрав она унаследовала от отца. И это заставляло Хольбранвера сильно переживать.
– Саннэ… скажи мне… что мы делаем, когда сами не знаем ответа на вопрос?
– Читаем книжки, папа.
– А если и там нет ответа?
– Тогда… советуемся с папой, – засмеялась Саннэ.
– А если папа не знает ответа?
Она посмотрела на него, внезапно посерьезнев и слегка обеспокоившись. Ореол позолоченной пыли висел над ее головой.
– Может, папе следует спросить дядюшку Ремарко? Или другого дядюшку.
Говоря о «дядюшках», Саннэ имела в виду докторов из Королевского Университета Серивы, то есть единственных в городе персон, с которыми Хольбранвер встречался.
Ученый погладил дочку по голове.
Потому что он знал ответ. Сдерживала его лишь личная гордость и боязнь открыть другим то, что он обнаружил.
Он склонился к уху Саннэ и сказал:
– Отнесешь весточку дядюшке Ремарко. Только имей в виду, мне кажется, что в последнее время за мной кто-то следит.
– Не переживай, папа.
Хольбранвер нашептал на ухо дочери все, что хотел. Предпочитал не доверять бумаге. Слишком много было у него врагов среди дворян и слуг эклезиарха.
– Ты поняла? – спросил он наконец.
– Па-а-апа, – Саннэ сделала вид, что возмущена.
– Ладно, тогда вперед, девочка.
Она кивнула и выскочила из библиотеки.
Глядя, как дочка исчезает в темном коридоре, Хольбранвер понял, что запустил он нечто, чего уже не в силах будет остановить.
Тяжело вздохнул и вернулся к столу.
IV
И’Барратора начинал поединки в стойке, называемой
На людей из-за пределов Вастилии подобная стойка действовала особенно угнетающе, поскольку казалось им, что каждый шаг приближает их к кончику длинной рапиры, который всегда находился у них перед глазами. Часто они не отдавали себе отчета в скрытой энергии, которая имелась в легко выгнутом бедре фехтовальщика, в ноге, на которую приходился весь вес тела. Школа северо-восточная учила, что колени всегда должны быть присогнуты, а ноги широко расставлены, чтобы в любой момент обладать силой для выпада. Однако в Сериве было достаточно знаменитых мастеров, которые велели ученикам вместо этого обнаруживать силу, скрытую в бедре. Незнакомые с тайнами серивской шпаги поединщики бывали удивлены тем, сколь неожиданные и
