свете дня, поскольку бой среди солнечных теней был почти невозможен. Темный же склад был идеальным местом, чтобы устроить засаду.
Они вошли внутрь.
В длинном помещении с деревянным дощатым полом, освещенном лишь слабыми светильниками, на деревянных рамах громоздились длинные свертки материи, один на другом, до самого потолка. Толстые рулоны глушили звуки, все в помещении словно происходило за толстой завесой. За каждой кипой шерсти и льна мог таиться наемный убийца.
И’Барратора не любил такие места.
Он снова прищурился, пытаясь уловить ухом хоть какие-то звуки. Ему казалось, что где-то в глубине склада, приглушенное шумом ветра и моря, раздается свистящее, неглубокое дыхание.
У убийц редко бывают больные легкие.
– Господин Аркузон! – позвал И’Барратора громко. – Вы хотели со мной поговорить.
Мужчина, стоило его позвать, вышел. Был он низким, слегка прихрамывал, у него были ввалившиеся глаза и коротко остриженная седеющая борода. Тип человека, самый вид которого пробуждает дурные мысли насчет острых кинжалов и флаконов с ядом.
Реальто Аркузон, однако, не был ни вымогателем, ни грабителем: всего лишь купцом, хотя и беспощадным. Приложил он руку ко всем возможным предприятиям: от заморской торговли через ростовщичество и контрабанду – до продажи малых должностей в портовой администрации. О нем шла слава как о человеке, который может решить все что угодно. Потому часто нанимали его сильные роды, которые сами не желали пятнать руки контактами с обычными преступниками.
Последний год Аркузон был для И’Барраторы кем-то средним между импресарио и меценатом, хотя проклятый Д’Ларно, друг Арахона, который всегда над ним подсмеивался, утверждал, что существует слово получше, чтобы описать связывающие их отношения: «сводник».
– Птички напели мне, – начал Аркузон холодным тоном, – будто Эрнесто Родригано вчера ночью доехал домой, съел ужин, искупался и даже затащил в постель служанку, которая утром жаловалась на боли в пояснице. Это воистину удивительная демонстрация жизненных сил для того, кто, моим разумением, должен быть мертвым.
– Родригано сбежал, – спокойно ответил И’Барратора. – Мы почти его поймали. Тенесилки подействовали, один конь перешел на другую сторону, карета была заблокирована. Мы уже думали, что он не сбежит.
– И что же случилось?
– Он нас ждал. Было с ним двое приближенных. Ариего же, мой ученик… Он обратился против меня. Родригано сбежал, когда бой начал принимать несчастливый для него оборот.
Аркузон глянул чуть в сторону, поверх левого плеча своего собеседника, и Арахон сразу понял, что кто-то стоит у дверей, блокируя ему дорогу к бегству. Однако знал он и то, что не может себя выдать. Предпочитал, чтоб купец думал, будто имеет над ним преимущество.
– Арахон, Арахон, – засмеялся между тем купец. – Ты ведь говорил, что ему можно доверять. Ошибался даже насчет собственного ученика? Кавалер И’Барратора сделал такую ошибку?
– Я учил его только фехтованию. А нужно было научить еще и тому, как никогда не доверять таким, как ты, – сраным сифилитическим сукиным сынам. Продажным предателям и убийцам.
Глаза Аркузона сузились.
– Полагаю, ты забылся. Или Ариего был для тебя больше чем просто учеником? Это была бы интересная новость. Славный кавалер И’Барратора – содомит? Я не премину шепнуть это на ухо королевскому стряпчему, который станет осматривать твое тело.
– За сколько ты его купил?
– Ты бы удивился. Как видно, ты плохо учил своих учеников и оказался дурным наставником, поскольку он просто пылал желанием доказать, что он – лучше тебя.
Каждое слово Аркузона было частью сражения, словно танец рапир, каковой должен был вскоре начаться. Купец пытался вывести своего противника из равновесия точными уколами слов, поскольку прекрасно понимал, что слова умеют ослеплять ровно так же, как бросаемый в глаза песок, и что ярость сильнее мешает заученным движениям, нежели подрезанное сухожилие.
Ноздри И’Барраторы раздулись, дыхание его ускорилось. Но все это было лишь игрой, фарсом. Ибо Арахон знал, что до той поры, пока он будет выглядеть так, словно теряет над собой контроль, купец будет говорить и говорить и может выдать то, что Арахон желал услышать более всего.
– Почему? – рявкнул он расчетливо, сжимая пальцы на рукояти рапиры. – Почему ты это сделал?
– Видь ты хоть что-нибудь дальше кончика собственного носа, знал бы это уже со вчера. В последней драке на Площадях Шести Родов погиб племянник королевской фаворитки, а меж Родриганами и Ламмондами вошел владыка, со свойственной для себя деликатностью угрожая, что проведет Единение. И не только глав родов, но и первородных, а также всех наследников до четвертого колена. Ты, как провинциальный босяк, наверняка этого не понимаешь, но об этом и подумать невозможно – две старые, со времен доибрийских, семьи Серивы и вдруг – смешаны, разбавлены, уничтожены так, что не понять, кто из них кто… Старый Ламмонд сразу же прислал письмо, что я, мол, должен прекратить любые действия против Родриганов.
