усеивали ее щеки и подбородок: она выглядела так, словно в нетрезвом виде пыталась делать макияж острым камнем.
Указав на застарелые выступы рубцовой ткани, Кара заметила:
– Бывало и хуже.
– Как скажете, миледи, – хмыкнул Эдвард.
Он ворвался в номер, словно ужаленный бичом бык, когда Кара закричала, и чуть не вышвырнул блондинку обратно в окно, прежде чем девушка успела объяснить, что незнакомка пострадавшая, а не нападавшая. И все равно телохранитель настоял на том, чтобы проверить, не спрятано ли в доспехах из кожи и олова оружие, прежде чем согласился позвонить в подвал и вызвать дежурного врача. Даже сейчас, когда тощая девушка, хрупкая, словно больной детеныш, осталась в хлопковой майке и шортах, он недоверчиво косился на нее. Может, думал, что она взрывоопасна?
«Четыре нападения за два месяца, – подумала Кара. – Такое кого угодно превратит в параноика».
– Попасть под шиферную грозу без шлема, – с отвращением пробормотал Эдвард. – Допустить, чтобы черепица перерезала веревку. Тоже мне, верхолазка! Матерь Зеркал, да как ты вообще умудрилась попасть в Дворцовую Команду с такими-то способностями?
Даже истекая кровью на диване, девушка напряглась.
– Это никак не связано с моими способностями, – натянуто, едва слышно проговорила она. – Кровельщик поспорил с Осадочником из Бригады Савойцев на бровь и не хотел ее лишиться, поэтому мы продолжали работать, вот и всё.
Эдвард фыркнул. Доктор цыкнула на него и, взмахом руки приказав не загораживать свет, склонилась над блондинкой с заправленной в иголку ниткой.
– Декстресса или синистресса? – спросила она.
– Синистресса, – ответила девушка; светло-голубые глаза, не моргая, глядели на кончик иглы.
Врач кивнула, и быстрыми уверенными рывками начала стягивать порезы на левой стороне лица девушки. Зеркальные порезы на правой стороне сами собой закрывались с идеальной синхронностью, как по мановению волшебной палочки.
Почувствовав, как у нее пересохло во рту, Кара старалась не показывать изумления. Закончив, доктор собрала инструменты и сделала Каре реверанс.
– Хотела сказать раньше, мэм, – доктор довольно улыбнулась, – это, правда, большая честь. В жизни вы еще прекраснее. – С этими словами она вышла.
– Эй, ты, – Эдвард кивнул несчастной верхолазке. – Давай-ка разберемся, что Кровельщик собирается с тобой сделать.
«Он поспорил на бровь, – подумала Кара, внутренне содрогнувшись. – И не хотел ее лишаться, поэтому мы продолжали работать».
– Подожди, – проговорила она.
Эдвард застыл, согнувшись, на полпути, чтобы забрать блондинку. Кара испытала странное удовлетворение, остановив здоровяка. Словно воспользовалась суперсилой по доверенности.
– Я хочу поговорить с нашей гостьей, – заявила она. – Наедине.
Эдвард нахмурился при слове «гостья».
– Мэм? Я, правда, не думаю, что…
– Да, ты не думаешь, Эдвард, – огрызнулась она. – По крайней мере, за меня. Я вполне способна справиться с этим сама. – Тон получился властным и суровым. В Кариных устах он прозвучал неуклюже, словно иностранное ругательство, но телохранитель все равно отпрянул.
– Да,
– Я буду снаружи, если понадоблюсь вам, мэм. – Телохранитель бросил еще один свирепый сверлящий взгляд на диван с незваной гостьей и потопал из комнаты.
Кара тяжело вздохнула. Сердце все еще барабанило.
«О, – пробормотала она про себя, –
Она подошла к бару. Этикетки оказались незнакомыми, так что Кара выбрала наугад и, налив глоток чего-то, пахнущего очистителем сантехники, предложила татуированной девушке. Та поколебалась, но выпила.
Кара как раз вовремя вспомнила плеснуть глоток и себе. «Войди в образ», – подумала она. От паров, источаемых жидкостью, слезились глаза.
– Как тебя зовут? – спросила она, держа дистанцию, опершись на бар.
– Эспель, мэм, – тихим хрупким голосом ответила блондинка, уставившись в пятно на ковре в нескольких футах перед нею. В ее неподвижности чувствовалось напряжение. Практически не двигаясь, она так и сквозила беспокойством.
– Все в порядке, – проговорила Кара. – Можешь посмотреть.
Голубые глаза моргнули и метнулись вверх.
Кара подняла стакан и аккуратно наклонила к сомкнутым губам. Плечи сидящей на диване Эспель немного расслабились, и она отхлебнула из своего стакана.