Сын города

После нескольких попыток я умудряюсь согнуться в пояснице и сесть. Мусорное одеяло скатывается прочь, и солнечный свет прокалывает приятную безопасную тьму.

– Тьфу! – я выплевываю несколькочасовую кровь, похлопываю вокруг, ища копье.

– Ой-ой, какой непорядок. Ты проснулся.

– Глас? – глаза приспосабливаются, и мусорный дух вплывает в фокус передо мной. Я слышу его глубокий грудной голос, но его тело – не то, что я ожидаю увидеть. – Ребенок? Глас, пообещай больше так не делать.

– Почему? – он, кажется, обиделся. Взгромоздившись на холм из молочных коробок и старых мониторов, Гаттергласс опирается подбородком на пальцы-соломинки.

– Потому что это жутко, вот почему. Ты почти такой же древний, как Отец Темза, а созерцание тебя в виде гниющего плода заставляет меня чувствовать себя старым.

Он фыркает:

– Говоришь, как твоя подружка.

В памяти вспыхивает свет: натрий горит, шипя и тая…

– Электра не говорила вслух, – напоминаю я.

От смущения жуки выпирают на щеках:

– Извиняюсь. Я имел в виду… ты знаешь, кого я имел в виду.

Я выскребаю из глаз песок и смотрю через свалку на город. Внушительные линии Лондона проступают в утреннем смоге.

– Неважно. Где Бет? Кажется, мне снилось, что она здесь, она… – мне приснилось, что она меня поцеловала, но я не решаюсь это сказать, не сейчас, когда перед глазами светится воспоминание об Электре.

Гаттергласс немного сжимается. Жуки бегут из-под его манжет:

– Она ушла.

– Что? Пошла домой?

Его голова – футбольный мяч сдувается немного сильнее.

– Она пошла к Святому Павлу, Филиус, – признается он. – Сказала, что попытаться убить Высь.

Что-то холодное скользит по моим ребрам. «Попытаться убить Высь». Какое нагромождение слов вместо простого «самоубийства». Я пытаюсь собрать мысли в кучку:

– Пропал кто-нибудь еще? – вопрос звучит вполне разумно, хотя сейчас мне больше ни до кого нет дела. «Бет ушла».

– Белосветные говорят, что уже несколько часов не видели русского, которого ты нанял. Он вспыхнул к девчонке неожиданной любовью.

– Он взял с собою солдат?

– Нет, пошел один.

Я чувствую вкус яда во рту.

– Они двое? Одни?Двое людей – чертовы Темза, Христос и Город, Глас! – ору я на него. – Двое тех, кто не вырос на легендах, кто понятия не имеет, против чего выступает. Там Проволочная Госпожа, Глас! Ты можешь вообразить двух менее подходящих людей, чтобы сразиться с Проволочной Госпожой? Я должен пойти за нею…

Я осматриваюсь, изучая землю. Желудок тошнотворно сжимается.

– Глас, где мое копье?

– Она взяла его, чтобы… – внезапно перебивает Глас.

Я смотрю прямо в его глаза-скорлупки.

– Вонзить ему в горло, верно? – заканчиваю я за него ровным голосом. – Прямо как ты меня учил. Интересно, с чего вдруг это пришло ей в голову? – я впиваюсь в него взглядом. Он рассказал Бет, как убить Высь, и вел себя так, словно она действительно на это способна. Благодаря ему она уверовала, что справится.

Я начинаю карабкаться через кучи мусора, и боль разрывает суставы, выявляя травмы: запутанную топографию ожогов, ушибов и едва затянувшихся порезов.

Яичные скорлупки Гаттергласса следят за мной.

– Раз ты заговорил об этом, – произносит он, – да, я могу вообразить кого-то менее подходящего. Как насчет жертвы химических ожогов и утопления, наполовину освежеванной колючей проволокой?

Я не обращаю на него внимания, упорно взбираясь на мусорную гору.

– Филиус, ты не можешь, – теперь его голос звучит серьезно. – Девчонка уже не жилец, как и этот русский. Это война. Люди умирают. Им уже не поможешь. Они ведь не значат больше, чем жизни, которые ты все еще