он что-то там сделает.
Во-вторых, Мать Улиц возвращается, чтобы ступить на тропу войны, как она любит, и будет
Сенаторы в зеркале испуганно запереглядывались, когда он поставил ногу на ступеньку пожарной лестницы.
– Гм, Фил? – начала Бет: каким-то образом она поняла, что это был сигнал на ее выход. – Ты вроде сказал, три причины?
Серокожий парень сложил тощие руки на верхней ступеньке и уткнул в них подбородок.
– Именно так. – Улыбка стерлась с его лица, щеки почернели, и пару секунд он выглядел яростно, пугающе недовольным. – Третья причина, которую вам следует обдумать, ваши Превосходительства, заключается вот в чем: если вы откажетесь, я поставлю пары огромных зеркал, смотрящих друг на друга, на Трафальгарской площади, Бишопсгейте и Оксфорд-чертовом-Серкусе.
Сенатор Мэгги побледнела, но остальные только озадаченно засмеялись, а один старик с вызовом поинтересовался:
– И что?
Фил втянул воздух сквозь зубы:
– А то, что, как я полагаю, около пары сотен тысяч человек будут застревать между ними каждый день. Допустим, только пять процентов из них пересекут границу, это все равно десять
Фил откашлялся, а потом намеренно оскорбительно сплюнул на крышу.
– Подумайте об этом, – сказал он и отвернулся.
Бет оглянулась назад – на лица Зеркальной знати. Они были совершенно белыми от бессильной ярости, за исключением Сенатора Мэгги, хранящей на лице все ту же кислую улыбку:
– Толстозадые привилегии? – снисходительно повторила она. – Слова истинного принца.
Они спрыгнули на землю, перемахнули через забор и побежали по переулку обратно к главной дороге, заливаясь диким смехом. Бет чувствовала, что внутри нее пульсирует беспредельная эйфория, как когда они с Карой заканчивали красивый рисунок.
При этой мысли карие глаза Кары вспыхнули у Бет в голове, и она резко остановилась и сглотнула, но серокожий парень все еще ухмылялся ей, и девушка почувствовала, как на лицо снова возвращается улыбка.
– Сделали их! – торжественно вскричал Фил. – Вот теперь мне весело.
– Уверен?
– Определенно. Они ни за что не смогут спасовать перед угрозой вроде этой! – В приливе чувств он обнял ее, выжав весь воздух, а потом отпустил.
– С чего это?
– Все из-за твоего длинного языка. Ты так ловко – во имя кровоточащей реки! – с ними обошлась, и они купились. Тогда я подумал, что тоже могу взять их в ежовые рукавицы.
Кожа парня лоснилась от городской грязи, и взглянув на себя, Бет увидела, что ее толстовка тоже перемазана.
– Ого, – пробормотала она, – это весьма грязно, ты в курсе? Ты потеешь моторным маслом или чем-то вроде того?
– Привыкай, – заявил он с усмешкой. – Останешься со мной и в два счета сама таким покроешься. Очень удобно – не пропускает холод.
– Измажь-ка меня, а то я заледенела.
– Не вопрос! – он обвился вокруг нее и измазал ей лицо и одежду, а она визжала, отбивалась и хохотала, и он тоже хохотал, заваливая ее на землю. Несколько секунд они возились в грязи, пытаясь одновременно бороться, дышать и хихикать, пока Бет не выскользнула из-под него и не уселась сверху, отведя руку парня назад и придавливая его.
На долю секунды ее губы зависли над его губами. Он прекратил смеяться. Бет внезапно, потрясенно осознала силу его худых рук и тот факт, что он
Фил снова рассмеялся, и Бет почувствовала, как из нее тоже выплескивается истерический смех.
Когда отзвучал последний отголосок хохота, они оба откинулись на спины, ловя ртом воздух. Бет нерешительно скользнула ладонью по асфальту и взяла Фила за руку. Его рукава задрались, и их голые руки соприкоснулись, а татуировки-короны из домов-башен оказались бок о бок.
– Спасибо, – прошептал он.
– За что?
– За то, что ты здесь.