Убит? Ранен?
«Москвич», скрипя шинами, резко рванул с места и скрылся в ночи, за поворотом. Тут же послышался треск мотоцикла — вывернув из-за клуба, участковый тормознул свой БМВ:
— Мешкеев — давай в коляску, Коля — звони в район, сообщи. Пусть план «перехват» объявят. Похоже, они в Бердянск рвутся.
Затрещав, мотоцикл умчался, а оставшийся милиционер — Коля — подбежал к телефонной будке:
— Управление? Дежурный? У нас тут такое… стрельба…
Рядом, в кустах, вдруг послышался стон. Ганзеев! Зацепили!
Михаил уже не думал, бросился…
— Вась! Ты как?
— Хо? И ты здесь! А я думал, кто тут стреляет. Спасибо, друг, выручил.
— Ладно, потом будешь благодарить. Сильно тебя?
— Да пустяки, царапина…
— А кровищи-то! Давай-ка, брат, к фельдшеру… Товарищи, товарищи! Ну. Что вы таращитесь? Не видите, пулей человека зацепило… случайно. Шел вот себе из кино, шел и…
— И не говорите — совсем обнаглели эти урки! Правильно их Жуков в Одессе стрелял.
— Товарищи, вы бы фельдшера позвали…
— Уже!
— А может, лучше «Скорую» из Бердянска?
— Да вон, фельдшер идет уже. Сюда, сюда, Тимофей Степанович…
Ратников явился в медпункт утром, часиков в девять. С букетом цветов и горилкой в кармане старенького пиджачка. Первым делом заглянул в правление — медпункт располагался там же — к секретарше.
Галантно протянул цветы:
— Вам!
— Мне?
— Иван Дормидонтович разрешил вашей пишущей машинкой воспользоваться… Но предупредил — чтоб сперва с вами договориться. Вот я и договариваюсь.
— Иван Дормидонтович сказал?
— Он…
— Ах, какой запах… Сейчас я воды в банку налью. Да вы проходите, садитесь — вон машинка-то. Может, мне вам что напечатать?
— Да нет, я уж сам. Надолго не задержу, не беспокойтесь. Бумага у вас найдется… один листочек?
— Да берите хоть десять.
Иван Дормидонтович Левиков был председатель правления, о чем Ратников давно уже был осведомлен. И вот сейчас, прежде чем заглянуть в контору, лично проследил, как Иван Дормидонтович садился в свой служебный «Виллис». Куда-то собрался по делам.
Слава богу, клавиатура пишущей машинки по расположению букв практически не отличалась от компьютерной, разве что усилий приходилось прилагать намного больше, впрочем, молодой человек управился быстро и даже, совсем обнаглев, попросил у вернувшейся секретарши конверт, после чего и откланялся.
— Как наш товарищ? — первым делом осведомился Михаил у фельдшера, сухонького седобородого старичка, еще прежней, чеховской, породы.
— Вы о раненом? — поправив на носу очки, уточнил старичок. — Ничего особенно страшного я там не вижу. Кость не задета, рука забинтована… крови, правда, потерял не так уж и мало. Да вы не беспокойтесь, полежит у нас денька три, потом выпустим на амбулаторное лечение.
— Спасибо! — мотнув головой, с чувством произнес Ратников. — Так я с ним поговорю?
— Только недолго: минут десять-пятнадцать. Идемте, я скажу медсестре, чтоб пропустила.
Широкий коридор с большим окном в торце, слева и справа — выкрашенные белой краской двери…
— Сюда, пожалуйста.
Узкий «предбанник»-тамбур… палата с четырьмя койками, пустая, если не считать единственного больного — Ганзеева.
— Ну, здорово, Василий!
— Здоров! — раненый открыл глаза и протянул руку.
В карих — как у внука — глазах его явственно читались вопросы. Ну еще бы!
