ногами. Машины при этом двигались, пока не упирались в какое-либо препятствие. Время от времени это состояние проходило, но при попытках начать боевые действия ступор возникал снова. И так, пока не заканчивалось топливо, либо пока экипаж не покидал машины.
— Дайте угадаю… Эксперты Военно-научного комитета утверждают, что действующего подобным образом оружия не существует и случившееся можно объяснить только чередой случайных совпадений?
Генерал Безакулин промолчал. Сергей Шойгу сидел за столом и, прикусив губу, потирал виски. Качнул головой:
— Они не добивают раненых… они не занимаются грабежами, они разгромили местные отделения полиции, однако при этом ухитрились свести преступность к нулю. Они заблокировали работу «Скорых», но при том сами лечат больных. И, согласно интернет-восторгам, вполне успешно. Они берегут местное население, они не препятствуют работе магазинов, банков, они не трогают системы связи, водо— и электроснабжения. Они никак не вмешиваются в работу местных администраций, не пытаются установить свою власть, обложить кого-то налогами или чего-то украсть. Но при этом они потеряли в боях только убитыми не меньше двух тысяч своих бойцов и уложили в больничные койки нашу шеститысячную армейскую группировку! — Министр обороны опять что есть силы хлопнул ладонью по столу: — Кто-нибудь может мне объяснить, какого черта им вообще тут надо?!
Генерал-майор Безакулин вздрогнул. Он редко видел министра обороны столь раздраженным.
Шойгу помолчал, покусывая губу, потом потянулся к селектору:
— Станислав Станиславович? У нас есть какие-нибудь новые данные по противнику?
— Да, Сергей Кужугетович, свежая информация поступает постоянно. Мы пытаемся ее систематизировать, найти научное обоснование…
— Завтра в три ко мне с докладом. И постарайтесь к этому времени найти эксперта, который сможет дать хоть какое-то связное объяснение происходящему, а не рассказывать нам о цепи случайных совпадений. Хорошо?
— Слушаюсь, Сергей Кужугетович, — после небольшой заминки ответил генерал.
Шойгу с некоторым облегчением откинулся на спинку кресла и спросил:
— Сведения о самолете-разведчике есть?
— «МиГ-29» не вернулся.
— Это печально… Значит, эти наши надежды тоже не оправдались. Будем надеяться, капитану Полесову все же удалось добиться хоть каких-то результатов.
Дмитрия всегда завораживало это чудо — когда, взлетая с еще спящего, ночного аэродрома, взмываешь прямо в яркий радостный день и мчишься, залитый солнечным светом, над темной, спящей землей. Ради этого чувства он был готов вставать в четыре утра, не добирать упражнений на классность, терять в доплатах, терять часы — и постоянно напрашивался в разведчики погоды. Начальство такому добровольцу было только радо. Ведь у разведчика налет шел, а классность не добавлялась, и потому желающих на такую работу было немного. Опять же, вставать среди ночи, пока все еще спят. Уходить в небо, не пообщавшись на земле ни с кем из знакомых, уходить еще до того, как освободившиеся офицеры начнут обсуждать планы на вечер, и ложиться, пока все еще веселятся…
Но зато раз за разом капитан Полесов разгонялся во мраке по невидимой взлетной полосе, брал штурвал на себя — и через считаные мгновения вспыхивал серебряной каплей в лучах находящегося еще глубоко за горизонтом солнца. Попадал в день, существующий только для него одного— единственного — и никого больше.
Потом был «квадрат», оценка видимости на разных высотах, пролет под облаками и над ними — и обратно вниз, уже во всеобщую дневную суету. И нетерпеливое ожидание нового полета.
Вот и сегодня пилот опустился в кресло кабины еще во мраке, пристегнул ремни и уже из-под колпака вскинул в прощальном взмахе руку. Техник кивнул в ответ, откатил лесенку. Дмитрий завел правый двигатель, левый, отпустил тормоз и покатился по рулежке привычным путем. Наверное, он нашел бы путь на «взлетку» даже на ощупь — однако посадочная фара светила достаточно ярко, чтобы заливать светом все на триста метров вперед.
Выкатываясь на полосу, пилот запросил разрешения на взлет, получил — и толкнул вперед до упора сектора газа. Тут же его вдавило в спинку кресла. С такой силой, что даже выдавило воздух из легких. Однако Дмитрия Полесова это никогда не пугало и не раздражало. Его это радовало, дарило прямое ощущение невероятной мощи, доверенной в его руки.
Пилот потянул штурвал на себя, и «МиГ-29» с тяжелой сигарой под брюхом взмыл вертикальной свечой, торопливо поджимая шасси. Секунда, вторая, третья — и фонарь наполнился солнцем. Капитан повернул машину макушкой к нему, продержался так еще с секунду и лег на крыло, переходя в горизонтальный полет. Убрал сектора тяги до среднего уровня.
Полные баки, полная свобода, полуторатонная вакуумная бомба под брюхом — и полное право самому, единолично решать, как всем этим воспользоваться! Даже для двадцать первого века сейчас его можно было считать равным по могуществу любому из богов.
Когда одинокий истребитель приблизился к Москве, здесь уже наступило утро. Нужный пилоту район ярко подсвечивали «Шилки» — целой шапкой трассеров, накрывшей кварталы вокруг парка Лефортово. Пилот поднял свою машину с трех до четырех тысяч метров, чтобы не словить шальной снаряд от своих — это ведь только теоретически высота уверенного поражения у этих установок полтора километра. А неприцельный «подарок» с потерей скорости
