мира, подумал он. Доверчивая до глупости. Слишком доверчивая.
Он чувствовал, как его влечет к ней, влечет ее тайна, тайна того, почему она пустила его к себе таким, какой он есть сейчас. Это и есть самое главное. Он поглядел на нее, задумавшись, кто же она, что она такое, что ей снится.
Но ему надо было уходить, быстрее.
Он только что ощутил первые признаки усталости.
А это означало, что если он сейчас же не уйдет из леса, превращение может настигнуть его слишком далеко от машины, которую он спрятал у обрыва рядом с домом, где находились похищенные.
Он поцеловал ее своим ртом, лишенным губ, чувствуя, как его клыки коснулись ее зубов.
Ее глаза тут же открылись, большие, блестящие, живые.
— Примешь ли ты меня снова? — спросил он, тихим хриплым голосом, стараясь говорить как можно мягче.
— Да, — прошептала она.
Это было уже слишком. Он желал снова обладать ею. Но времени уже не было, совсем. Он хотел понять, кто она, хотел… да, хотел, чтобы она поняла, кто такой он. «Многого хочешь сразу», — сказал он себе. И его снова ошеломило понимание того, что она не убежала от него в страхе, что она лежала рядом с ним здесь, в благоуханном гнезде этой постели, не один час.
Подняв ее руку, он поцеловал ее. Потом поцеловал ее в губы.
— Тогда до свидания, скорого свидания, Прекрасная.
— Лаура, — сказала она. — Меня зовут Лаура.
— Будь у меня имя, я бы с радостью назвал его тебе, — ответил он.
Не сказав более ни слова, он встал и покинул дом.
Быстро помчался, перескакивая по верхушкам деревьев, через Мьюирский лес и на юго-восток, почти не спускаясь на землю, пока не миновал парк и не двинулся по рощам Милл Вэлли.
Нашел свой «Порше», даже не задумываясь об этом действии, там же, где оставил его, в небольшом перелеске из молодых дубов.
Дождь окончательно ослаб, превратившись в сыплющуюся сверху морось.
В предрассветных сумерках шептали и шуршали голоса.
Он услышал вдалеке голоса полицейских раций. Полиция все еще находилась на «месте преступления».
Сел рядом с машиной, ссутулился, замер, пытаясь вызвать обратное превращение.
И оно началось в считаные секунды. Волчья шерсть начала исчезать и опадать, по его телу начали прокатываться волны приятного онемения.
Светало.
Он был настолько слаб, что едва не терял сознание.
Оделся в мешковатую одежду, в которой приехал сюда. Но куда теперь ехать? В Нидек Пойнт ехать нельзя. Это точно. И домой тоже, хотя и ехать близко. Он не мог ехать домой сейчас.
Он заставил себя выехать на дорогу. Скорее всего, репортеры заняли все места в Милл Вэлли и любых других гостиницах и мотелях в радиусе нескольких миль. Он поехал на юг, к Голден Гейт, изо всех сил стараясь не уснуть. Солнце вставало, пробиваясь сквозь туман безжалостными лучами стального цвета.
Он въехал в город, снова пошел дождь.
Увидев большой типовой мотель на Ломбард-стрит, остановил машину. Зашел в мотель и снял комнату. Больше всего ему понравились небольшие балкончики на верхнем этаже, отдельные для каждого номера. Номер он снял выходящий во двор, «подальше от дорожного шума».
Закрыв жалюзи, он сдернул неудобную одежду, забрался на широкую кровать, будто на спасательный плотик, и мгновенно уснул, уронив голову на белые прохладные подушки.
13
Отец Джим закрыл церковь Святого Франциска Ассизского в Тендерлойн вскоре после наступления темноты. Если бы он этого не сделал, бродяги забрались бы внутрь и устроились спать на скамьях по всему храму. Как обычно, он обнаружил пару бродяг, уже устроившихся на ночлег. Разбудил и выпроводил.
— Идите в приют, — вежливо сказал он. — Там вас и покормят, идите.
До приюта было рукой подать, в квартале отсюда.
