Ройбен вернулся в мотель по крышам и заперся в номере. Всю ночь он пытался совершить обратное превращение. Ведь он не мог даже пользоваться компьютером с такими огромными когтями. Не мог читать книги, которые получил. И они его раздражали. Какое к нему имеют отношение все эти выдуманные вервольфы?
Садиться за руль он тоже не решился. Уже вполне убедился, насколько это трудно, когда ехал следом за похитителями. И не мог рисковать тем, что его увидят или арестуют прямо в его машине, даже если он сможет справиться с управлением.
И выходить наружу он тоже не рискнул.
Как бы он того ни желал, у него не получалось вызвать обратную трансформацию. По крайней мере пока.
И он продолжал слышать голоса, наполнявшие ночь. Он слышал их все то время, что был вместе с Джимом.
Он не позволял себе сосредоточиваться на отдельных голосах. Любой из них может поймать его в ловушку, и он пойдет к нему, не в силах отказаться.
От мыслей о том, что он мог бы спасти кого-то от страданий и даже смерти, ему было особенно плохо. Он скрючился, сидя в углу, попытался уснуть, но это оказалось невозможно.
Наконец, в три часа ночи, куда раньше, чем в прошлые разы, началось обратное превращение.
Как обычно, оно состояло из волн приятных судорог, прокатывающихся по телу, после которых он окончательно превратился из зверя в человека, чувствуя опустошительную усталость. Ройбен следил за превращением, глядя на себя в зеркало и делая снимки айфоном. В конце концов он увидел в зеркале привычного Ройбена Голдинга. Сказать было нечего. Его руки показались ему изящными, и он удивился, почему не чувствует себя уязвимым, находясь в человеческом теле. Но он не чувствовал уязвимости. Напротив, чувствовал себя непривычно сильным, непривычно способным дать отпор любой угрозе в этом ли обличье или в другом.
И не чувствовал особой усталости. Приняв душ, решил, что надо поспать, прежде чем ехать.
Уже прошло два дня с тех пор, как он в последний раз разговаривал с кем-нибудь из домашних, а Джим, исходя из древнего незыблемого принципа тайны исповеди, никому не скажет, что виделся с ним.
В телефоне была куча пропущенных звонков и сообщений, буквально ото всех. Гэлтон сообщал, что поставил телевизоры в соответствии с его указаниями. Орхидеи. В дом привезли два больших дерева экспресс-доставкой из Флориды. Видимо, их заказала Мерчент Нидек в ночь перед смертью. Желает ли Ройбен, чтобы эти деревья стояли в зимнем саду?
Ройбен почувствовал ком в горле. Впервые понял значение этих слов. Да, ему хотелось, чтобы в доме были орхидеи. Ужасно хотелось. Не мог бы Гэлтон заказать другие растения?
Он отправил несколько сообщений по электронной почте, уверенный, что все еще спят и не станут отвечать. Сообщил Грейс, что с ним все в порядке, что он возится по дому в Нидек Пойнт. Филу написал практически то же самое. Сообщил Билли, что пишет большую статью, посвященную образу действий Человека-волка. Написал Селесте, что пока хочет побыть в одиночестве и надеется, что она его поймет.
Надо было отпустить Селесту. Сейчас он отчаянно нуждался в ее дружбе, но все остальное было похоже на кошмар, и не по ее вине. Нет, вовсе не по ее вине. Он голову сломал, думая, как бы расстаться с ней в романтическом стиле, по-доброму и по-джентльменски.
«Надеюсь, ты и Морт хорошо провели время, — приписал он. — Я знаю, что ты всегда относилась к нему с нежностью».
Будет ли это толчок в сторону Морта или язвительный выпад в ее сторону в пассивно-агрессивном стереотипе поведения? Ройбену не хотелось думать об этом.
«Ты и Морт всегда хорошо ладили. Что же до меня, я изменился, — написал он. — И мы оба это понимаем. Пора прекратить закрывать на это глаза. Просто я уже не тот человек, что раньше».
Было где-то полпятого утра, на улице все еще было темно, и Ройбену совсем не хотелось спать. Он чувствовал нервозность. Не такую болезненную, как в Мендосино, но тоже не слишком приятную.
И внезапно услышал выстрел. Где это? Встав из-за небольшого стола, он подошел к окну. Ничего, только Ломбард-стрит, по которой ехали немногочисленные машины, освещенные яркими уличными фонарями.
Мышцы напружинились, готовые к действию. Он что-то услышал, что-то резкое и вполне определенное. Мужчина, хнычущий, плачущий, убеждающий себя в том, что он должен покончить с этим. Женщина, женщина, умоляющая мужчину. Пощади детей. Пожалуйста, пожалуйста, пощади детей. И снова выстрел.
Внутри зародилась волна судорог, едва не сбив Ройбена с ног. Он согнулся, чувствуя, как каждая пора тела задышала, как тело и руки покрываются шерстью. Началось превращение, и оно шло куда быстрее, чем раньше. Его охватила волна экстаза, а потом приятное онемение, за которым пришло ощущение силы.
В считаные секунды он выбрался из номера и понесся по крышам.
Мужчина рыдал, вопил, жалея себя и тех, кого он должен был убить, жену, которая уже была мертва. Ройбен несся на его голос.
В ноздри ударила вонь, будто чего-то протухшего. Запах трусости и ненависти.
