насытился вкуснейшей говядиной.
— Эх, хорошо! — Гермес аж рыгнул от удовольствия. — Черт, уже поздно! Или рано, как посмотреть. Пора домой.
Он ополоснулся в роднике неподалеку, уверенный, что его мама не обрадуется, увидев своего новорожденного сына всего в крови. После чего, исключительно для забавы, взял пару коровьих костей, сделал из них флейты и соединил вместе в виде латинской буквы «V», чтобы играть на них одновременно (одна флейта — это ведь так скучно). Закончив с этим, Гермес отправился домой, набитый живот навевал дремоту, и чтобы не дать себе заснуть, он наигрывал мелодии на своей новой двойной флейте. В гроте Майи он оказался как раз перед рассветом. Забравшись к себе в люльку, Гермес сунул флейту под простыни в компанию к лире. И заснул. Даже для бога-младенца ночка выдалась длинной.
Следующим утром Аполлон отправился в Пиерию пересчитать своих коров. Он обожал начинать новый день с осмотра своего превосходного стада.
Узнав, что пятьдесят его лучших коров пропали, он взбесился и начал носиться по округе: «Коровы, сюда! Ко мне!» Он обнаружил следы, ведущие из моря, по которым можно было подумать, что его стадо решило искупаться, а затем вернулось на сушу, вот только идея казалась бредовой. Еще он увидел в песке огромные, но совсем не глубокие отпечатки, будто там прошел очень худенький парень с шестидесятым размером обуви, но опять-таки это было невероятно.
Большую часть утра Аполлон провел в поисках, пока не наткнулся на старого крестьянина Батта, подрезающего виноградные лозы в своем саду. После «разговора с младенцем» Батт так и не смог уснуть.
— Старик! — позвал Аполлон. — Мимо тебя не проходили пятьдесят коров? Возможно, их вел за собой худющий гигант с шестидесятым размером ноги?
Батт моргнул. Он никогда не умел лгать. Аполлон тотчас понял, что крестьянин что-то скрывает.
— Давай уточним кое-что, — добавил он. — Я — бог. Для тебя же будет лучше, если ты скажешь мне правду.
Батт тяжело вздохнул.
— Это был младенец.
Аполлон недоуменно нахмурился.
— Еще раз, кто?
Батт рассказал ему, что видел ночью, и история эта показалась настолько невозможной, что Аполлон невольно в нее поверил. Ему было известно лишь об одном новорожденном боге. До него доходили слухи о титаниде Майе, родившей прошлой ночью в гроте горы Киллена. (Аполлон всегда старался быть в курсе слухов.) Правда, едва ли младенец мог быть ответственен за кражу стада, находящегося от него за три сотни миль, но Аполлон сам начал петь и танцевать, стоило ему покинуть чрево матери, так что это не казалось чем-то невероятным.
Он на всех парах полетел в грот и разбудил Майю.
— Твой ребенок украл моих коров! — возмущенно сказал он ей.
Майя протерла глаза и посмотрела на малыша Гермеса, закутанного в пеленки и сладко спящего в своей люльке… Вот только его живот выглядел подозрительно надутым, и что это у него на щеке, уж не капелька ли соуса к мясу?
— М-м, ты, должно быть, обознался, — сказала Майя. — Он всю ночь был здесь.
Аполлон фыркнул.
— Ничего я не обознался! Посмотри на соус у него на щеке! Мои коровы наверняка где-нибудь неподалеку!
Майя пожала плечами.
— Ищи, сколько хочешь.
Аполлон обшарил весь грот, заглянул в каждый горшок, под ткацкий станок и кровать. Удивительно, но ни в одном из этих мест не были спрятаны пятьдесят коров.
Тогда Аполлон подошел к люльке.
— Ну ладно, пацан. Признавайся. Где мое стадо?
Гермес открыл глаза и постарался придать себе вид самого очарования.
— Агу?
— Даже не напрягайся, — проворчал Аполлон. — У тебя изо рта пахнет говядиной.
Гермес выругался себе под нос. Ему определенно стоило пожевать мятных леденцов.
— Мой дорогой кузен Аполлон, — радостно произнес он, — доброе утро! Ты думаешь, я украл твое стадо? Разве ты не видишь, что я всего-навсего младенец?
Аполлон сжал кулаки.
— Где они, маленький негодник?
— Понятия не имею, — ответил Гермес. — Как такой малыш, как я, может спрятать пятьдесят коров?
