– Верно, – признался он, когда они достигли подножия Пика и повернули на юг. – Прости.
Навани кивнула, и князь заметил, как на миг из-под маски выглянуло ее истинное лицо. Она так много болтала о работе, потому что надо же было о чем-то беседовать. Далинар остановился и негромко произнес:
– Я знаю, это больно. Потом станет легче.
– Она не позволяла мне быть матерью, – пробормотала Навани, отрешенно глядя перед собой. – Ты об этом знал? Все было так, словно… словно Ясна, став взрослой, уже не нуждалась в матери. Я пыталась с ней сблизиться, но ощущала холод, как если бы мое присутствие само по себе напоминало ей, что когда-то она была ребенком. Что случилось с моей маленькой девочкой, которая задавала так много вопросов?
Далинар послал правила приличия в Преисподнюю и крепко обнял ее. Стоявшие поблизости охранники потоптались и отвели взгляды.
– Они и сына у меня заберут, – прошептала Навани. – Они пытаются.
– Я буду его защищать, – пообещал Далинар.
– А кто защитит тебя?
На этот вопрос у него не нашлось ответа. Напоминать, что у него есть телохранители, было банально. Она спрашивала о другом: «Кто защитит тебя, когда вернется тот убийца?»
– Я почти желаю тебе поражения, – призналась она. – Удерживая королевство от распада, ты превращаешь себя в мишень. Если бы все рухнуло и Алеткар разбился на княжества, быть может, он оставил бы нас в покое.
– А потом пришла бы буря, – негромко ответил Далинар. Одиннадцать дней.
Навани в конце концов кивнула и отстранилась, взяв себя в руки.
– Ты прав, конечно. Просто… такое со мной в первый раз. Раньше мне не приходилось справляться с подобным. Как ты пережил смерть
Далинар колебался. «В первый раз» – это был намек на то, что после смерти Гавилара она не страдала. Навани еще никогда не заявляла так открыто о… сложностях, которые были у нее с покойным мужем.
– Прости, наверное, это слишком трудный вопрос, с учетом того, кто его задал. – Навани спрятала платок, которым промокнула глаза. – Извини. Я знаю, ты не любишь о ней говорить.
Вопрос не был трудным. Далинар просто не помнил свою жену. Как странно – он неделями мог не замечать дыру в своих воспоминаниях, перемену, что исполосовала его вдоль и поперек, оставила в заплатках. И когда звучало ее имя, которое Далинар не мог услышать, он не испытывал никакого всплеска эмоций.
Лучше обсудить что-то другое.
– Навани, я не могу не думать о том, что убийца как-то связан с происходящим. Грядущая буря, секреты Расколотых равнин, даже Гавилар. Мой брат что-то знал и своим знанием не поделился ни с кем из нас. – «Разыщи самые важные слова, какие только может сказать мужчина». – Я бы почти все отдал, чтобы узнать, в чем секрет.
– Возможно, мне стоит вернуться к своим дневникам того времени. Вдруг он упоминал что-то, что даст нам подсказку? Хотя должна предупредить: я уже десятки раз изучала те записи.
Князь кивнул.
– Как бы там ни было, это забота не для сегодняшнего вечера. Сегодня наша цель – они.
Далинар и Навани повернулись, глядя на проезжавшие мимо кареты, направлявшиеся к расположенному неподалеку пиршественному пруду, где в ночи светились мягкие фиолетовые фонари. Князь прищурился и разыскал взглядом приближавшуюся карету Рутара. Тот потерял все осколки, кроме собственного клинка. Все, что произошло недавно, позволило отрубить Садеасу правую руку, но оставалась голова с ядовитым жалом.
Прочие великие князья представляли собой не меньшую проблему, чем Садеас. Они сопротивлялись Далинару, потому что хотели, чтобы все и дальше было легко. Аристократы никак не могли насытиться богатствами и интригами. Пиршества с их экзотическими яствами и роскошными нарядами – лучшее тому подтверждение.
В преддверии возможного конца света алети устроили вечеринку.
– Ты не должен их презирать, – заметила Навани.
Далинар посуровел. Она слишком хорошо его знала.
– Послушай меня, – заговорила она, поворачиваясь и глядя ему в глаза. – Разве когда-нибудь бывало так, что из ненависти отца к своим детям получалось что-то хорошее?
– Я их не ненавижу.
– Тебе отвратительны их излишества, и ты близок к тому, чтобы перенести эти чувства на них самих. Они живут, как привыкли; общество приучило их к тому, что так и следует жить. Ты не изменишь их своим презрением. Ты не Шут, высмеивать их – не твоя работа. Твоя работа в том, чтобы оберегать их и ободрять. Править ими.
