– Как и ты.
– Кэл, – возмутился Моаш, – не говори такие вещи. Ты меня тревожишь.
Каладин отвернулся.
– Король просил доставить сообщение, – заявил Моаш. – Это мой предлог прийти сюда. Он хочет с тобой побеседовать.
– Что? Зачем?
– Я не знаю. Теперь, когда Далинар ушел, король не просыхает. И не оранжевое пьет, заметь. Доложу ему, что ты еще не пришел в себя после ранения и не в состоянии явиться.
Каладин кивнул.
– Кэл, – окликнул Моаш. – Мы ведь можем тебе доверять? Ты не передумал?
– Ты сам все сказал, – бросил Каладин. – Я ничего не должен делать. Просто не мешать.
«И как бы я смог им помешать? Раненый, без спрена?»
Все завертелось и зашло слишком далеко, чтобы он мог что-то предпринять.
– Отлично, – заключил Моаш. – Ты выздоравливай, хорошо?
И ушел, а Каладин снова остался во тьме.
78
Противоречия
Во тьме фиолетовые сферы Шаллан оживляли дождь. Без сфер она не видела капли, только слышала, как они умирают на камнях и на ткани шатра. Со светом каждая падающая частичка воды успевала сверкнуть, точно звездный спрен.
Она сидела у края тента, поскольку любила смотреть на дождь в перерыве между рисованием, в то время как другие ученые устроились ближе к середине. Как и Ватах с парой своих солдат, наблюдавшие за ней, точно угнездившиеся небесные угри за единственным детенышем. Шаллан забавляло то, что они так ее оберегали и явно гордились службой ей. По правде говоря, она ожидала, что вся компания сбежит, получив помилование.
Плач шел уже четыре дня, а ей все еще нравилась погода. Почему тихий шум ласкового дождя пробуждал ее воображение? Вокруг нее медленно исчезали спрены творчества, большинство из них успело принять форму разных вещей, что были в лагере. Мечи входили в ножны и выходили, миниатюрные палатки хлопали на невидимом ветру пологами. Шаллан нарисовала Ясну, какой она запомнила ее в ту ночь, больше месяца назад, когда видела ее в последний раз. Принцесса склонилась над столом в полумраке корабельной каюты, отбрасывая рукой волосы, вопреки обыкновению не завитые и не заплетенные в косы. Измученная, ошеломленная, до смерти перепуганная.
Рисунок не был отображением какого-то реального Образа, как обычно поступала Шаллан. Она просто воссоздала свои воспоминания, и результат не отличался точностью. Но веденка гордилась наброском, поскольку ухватила свойственные Ясне противоречия.
Противоречия. Они-то и делали людей живыми. Ясна – измотанная, но каким-то образом все равно сильная, и даже еще сильнее, потому что показала уязвимость. Ясна – до смерти напуганная, но одновременно храбрая, ведь одно проистекало из другого. Ясна – ошеломленная, но могущественная.
Шаллан в последнее время старалась чаще рисовать именно так, осмысливая собственные фантазии. Иллюзиям не пойдет на пользу, если она будет лишь воспроизводить увиденное. Важно творить, а не просто копировать.
Исчез последний спрен творчества, изображавший лужу, в которую наступили ботинком. Бумажный лист в ее руках сморщился, когда на него заполз Узор.
– Бестолковые существа! – проворчал он с презрением.
– Спрены творчества?
– Сами ничего не делают. Шныряют вокруг, смотрят, восторгаются. У большинства спренов есть цель. Этих же просто привлекают чьи-то чужие цели.
Шаллан откинулась на спинку стула, размышляя, как ее учила Ясна. Неподалеку ученые и ревнители спорили о том, насколько большим был Буревой Престол. Навани отлично выполнила свою часть работы – лучше, чем девушка смела надеяться. Армейские ученые теперь трудились под началом невесты Адолина.
Бесчисленная россыпь далеких и близких огней указывала протяженность армии. Дождь все лил и лил, искрясь в пурпурном свете сфер. Шаллан подобрала их по цвету.
– Художница Элесет, – заметила девушка, обращаясь к Узору, – однажды провела эксперимент. Она выбрала для освещения своей студии только рубиновые сферы, самые большие. Хотела посмотреть, какой эффект окажет красный свет на ее творчество.
