И все разговаривали. Людям всегда хотелось поговорить. Им было мало просто о чем-то подумать – нет, они должны были это разъяснить. Хотя Уэйн и сам такой. Он ведь тоже человек, в конце-то концов.
Эта убийца, эта кандра, в ней явно что-то есть от человека. Она ведь тоже говорила с Ваксом. Не смогла удержаться.
Вакс, скорее всего, ее поймает. Он не раз такое делал – про что думали, будто это невозможно. Но на тот случай, если у него вдруг не получится, Уэйн прислушивался. О людях можно было многое понять по тому, как они говорили. Разузнать их прошлое, их воспитание, их стремления – все это отражалось в словах, которые они использовали. И эта безумная кандра… рано или поздно она ошибется и употребит неверное слово. Слово, которое будет очевидным, как тип со стаканом молока посреди развеселой таверны.
Сперва Уэйн ничего не услышал, хотя обратил внимание на то, что Ме-Лаан шепчет себе под нос. Пока он прислушивался, она изменила тон голоса, сделала его глубже, хотя и оставила женским. Кандра повторяла одни и те же слова.
– Она была вторушницей, – не открывая глаз, заметил Уэйн.
– Хм?
– Твои кости, – пояснил он. – Женщина, чье тело на тебе надето сейчас. Вторушница. Из Второго октанта. Выросла на окраине.
– И откуда ты это узнал? – поинтересовалась Ме-Лаан.
– Услышал, как она выругалась, когда помогал ей, – ответил Уэйн, ощутив внезапное сожаление: женщина просто делала свою работу, пытаясь уберечь человека от убийцы.
«В каком-то смысле она все еще делает свою работу, – подумал он, приоткрыв глаз и взглянув на кандру. – По крайней мере, делают ее кости».
Если бы сам Уэйн мог выбирать, то на случай гибели в ходе попытки сделать что-то важное сам бы предпочел, чтобы его кости встали и все как следует доделали. Ржавь, да если обзавестись друзьями среди кандра, он сможет бесить Стерис еще долго после того, как отправится на тот свет.
– Так правильно? – спросила Ме-Лаан. – Второй октант, с ноткой фермера с плантаций агавы?
– Мило, – согласился Уэйн. – Растягивай концы фраз, понижай тон. Пусть в твоем голосе проявится истинный вторушнический дух.
– Так лучше?
– Как ни странно, лучше. – Уэйн выпрямился. – Ржавь меня побери, очень хорошо.
– Тен-Сун бы гордился, – чуть смутившись, заметила Ме-Лаан. – Я все еще могу изобразить трудный говор, когда требуется.
– Трудный? – чуть свысока хмыкнул Уэйн. – Это говор вторушников-то трудный?
– С ноткой фермера с плантаций агавы.
– Заурядная смесь, – отмахнулся он. – Однажды мне пришлось копировать парня, который вырос на северо-западном побережье, причем родители у него были глухие и разговаривали очень редко, а потом он поселился у террисийских фундаменталистов там же, в горах.
Ме-Лаан нахмурилась. Мимо прошла горничная со стопкой постельного белья. Кое-кто из чиновников остался на ночь – хотя сколько там той ночи! – и надо было подготовить гостевые комнаты.
– Не знаю, смогу ли я такое передать, – с нарочитой медлительностью проговорила Ме-Лаан, изображая террисийский акцент и произнося слова невнятно. – Однако задачка и впрямь забавная.
– Ха! – воскликнул Уэйн и сам перешел на террисийский акцент, который на самом деле был куда более резким, чем его изобразила Ме-Лаан. – Хорошо, но ты слишком стараешься. Оттого что его вырастили глухие родители, парень не стал тупицей. Он просто относился к миру иначе, понимаешь?
– Неплохо, – оценила Ме-Лаан.
Еще одна прошествовавшая мимо горничная одарила их сердитым взглядом: ей ведь пришлось переступать через ноги, вытянутые поперек коридора!
– У меня лучше получается, когда я в шляпе, – сказал Уэйн.
– В шляпе?..
– Ну да. Шляпа – это как маска для мозгов. Помогает думать так же, как человек, который надевал ее до тебя. Хочешь разобраться в человеке? Надень его шляпу.
– Тебе когда-нибудь говорили, что ты изумительно мудрый? – спросила Ме-Лаан.
– Все время говорят, ржавь меня побери!
– Вот идиоты. Ты не мудрый – ты морочишь им головы. Ты нарочно так делаешь. – Она ухмыльнулась. – Мне это нравится.
Уэйн чуть надвинул на глаза шляпу, улыбнулся и опять прислонился к стене:
– Но про шляпы я не вру. Они действительно помогают.
– Конечно, – признала Ме-Лаан. – Как кости.
Уэйн приоткрыл глаз и посмотрел на кандру:
