— Лори! — крикнул он, появляясь в узком тоннеле. — Работай за четверых. Шахта заперта. Последняя щель сдвигается. Мы должны дать лэний хотя бы настолько, чтоб обезвредить врагов на первые дни войны.
Лори стал удивительно понятливым. Он даже не переспрашивал. Рабочие тоже поняли Реброва с первого звука. Локтями, ладонями, ногами заработали они в руде, отламывая, отряхивая, отсыпая, откусывая острые осколки. Каждый старался ударить молотком быстрей, чем в одну сотую секунды, и никто не чувствовал ни усталости, ни страха. Легкое, острое веселье охватило их танцующим вихрем. Легкость снова вернулась к Реброву. Все больше и больше осколков подвозилось к его лаборатории, все быстрее бежала по трубам красная струйка сиропа.
Двадцать грамм, еще двадцать грамм, еще двадцать — они перешли за сто грамм, когда, наконец, старик рабочий, взлетавший наверх вместе с чашами, опустился вниз серьезней, чем поднялся. Он держал в руках седьмую чашу. Щель сдвинулась еще тесней. Чаши не просовывались.
— Жаль, что мы не позаботились о флаконах! — крикнул Ребров. — К воронке, братцы. Может быть, выберемся через воронку.
Ход, высеченный в скале, употреблялся лишь в крайнем случае. Он был труден, длинен и вел на вершину горы. Ребров был уверен, что он задвинут, так как о жене Вестингауза, побежавшей к этому входу, не было ни слуху, ни духу. Они поспешили к каменной лестнице и остановились, столкнувшись с блестящим, отполированным куском огромного кварца. Воронка исчезла, точно ее и не было, а вокруг них вились новые, неведомые коридоры, в высоту человеческого роста, посыпанные дивным золотым песком.
— Чудеса! — крикнул Лори. — Мы в пегматитовых жилах гранита!
С этими словами он упал на песок и проворно ощупал вокруг себя стены, пол, потолок, впадины.
Ребров был мрачен. Седьмая чаша, оставшаяся у него в руках, мучила его совесть.
— Сколько грамм нужно для отравления орудий всех наших врагов? — спросил он у Лори, ползшего по земле.
— Мы обезвредили их на десять — пятнадцать дней войны, — откликнулся Лори. — Но идемте вперед братцы. Может быть, перед нами откроется какая-нибудь щель.
Он смело пустился вдоль по коридору, гладя руками бока и ребра, жилы и старательно перебирая каждую горсточку песку. Ребята засветили фонари и двинулись вслед за ним.
Жилы вились змеями на огромное расстояние. Они пересекали друг друга. Заходили в тупички, разветвлялись, образовывали гнезда, но никаких щелей Лори найти не мог. Почувствовав усталось, он повернул обратно и положил руку на плечо Реброва.
— Делать нечего, идемте назад. Наша работа закончена на седьмой чаше.
Ребров сердито сдвинул брови.
— Восемь жизней за десять дней ихних неудач — это дорого. Черт возьми, я не герой. Я готов стучать кулаками об стену, чтоб не умереть с проклятым чувством недовольства.
— Но мы должны быть трезвыми, — мягко ответил Лори. — Не забудьте, друг, что в десять дней, покуда их пушки, пули, моторы и газы будут куролесить и фокусничать, у сотни тысяч солдат пробудится сознание. Я убежден, что союз победит и начнется революция во всем мире.
— А мы ее не увидим! — сумрачно воскликнул Ребров, — Я начинаю задыхаться. Эти жилы увели нас от лэния. Смерть начинает быть слишком обыкновенной. Идемте назад.
Он повернулся и побежал, отбрасывая фонарем на стены гранита фантастические искры. Лори догнал его опять и зашагал рядом. В противоположность Реброву, всегда сдержанному, а сейчас взволнованному и теряющему спокойствие, Лори, всегда живой и беспутный, стал удивительно мягок и тих. Глаза его засветились, губы приняли мечтательное выражение.
— Ребров, — шепнул Лори, — вы сказали, что жена Вестингауза побежала к воронке. Я надеюсь, она осталась жива. Это — та самая женщина, от которой я звонил в сигнальный колокол себясуда.
Он не успел кончить свое признание. Коридор внезапно расширился. Слабый блеск пролился им навстречу. Они заблудались, — вместо знакомой земляной площадки перед ними была странная круглая пещера, полузасыпанная песком, на котором лежали две человеческие фигуры.
Ребров оцепенел. Лори судорожно сжал его плечо.
Старый рабочий навел фонарь на лежавших.
— Это ужасно! — вскрикнул Ребров. — Дядя Гнейс, вы здесь, вместо того, чтоб передавать чаши по назначению. Вы погубили дело!
