все оказалось простым картонным макетом, фальшиво раскрашенным, который непоправимо смялся от одного удара жестким мужским кулаком.
— Надеюсь, ты не думала, что я на тебе женюсь. Я — Первый сын. А ты хоть и иномирянка, и очень симпатичная, но больше ничего…
Закрою глаза, чтобы его не видеть. Мне нужно что-то… куда-то…
— Мы будем встречаться иногда, когда у меня будет время, но знать об этом никто не должен. Ты должна делать так, как я говорю. Ты поняла, Катя?
В голосе ничего общего с тем, ночным. В словах ничего общего. Его заставили? Обстоятельства вынудили? Боги, Катя, почему ты такая дурочка? Сколько тебе еще нужно доказательств? Куда еще-то?!
— Твое тело словно создано для моего, мне никогда не было так хорошо. Думаю — даже уверен — это не предел. Это и есть та самая похожесть, которая тянет нас друг к другу как магнитом. В постели нам всегда будет хорошо.
Он что, правда думает, эти слова могут польстить и утешить? И в дальнейшем мне будет хватать мысли, что лучше меня в постели никого нет? О чем он думает вообще, как такое скроешь?
Голова стала болтаться, отбрасывая все, что он собирался повесить мне на уши.
— Все равно все узнают. Все узнают правду, рано или поздно! Как ты не понимаешь, такого не скроешь! Да и я не собираюсь ничего скрывать, мне нечего стыдиться. Нет! Не буду я у тебя на побегушках, не мечтай! Или все, или ничего, Волин. Или все, или ничего. Я тебе не тряпка, об меня никто не будет вытирать ноги, даже Первый сын. Слышал?
Что же делать? Моя рука обхватила лоб, словно надеялась удержать на весу голову, которая все тяжелей.
— Что ты сказала?
Его тон так изменился. В глазах угроза. О чем он?
Потом эта ухмылка, совсем как прежде. Как можно так притворяться? Зачем было ночью… зачем морочить мне голову?
Волин наклонился, кривя губы, и нехотя сказал:
— Ладно, расскажу кое-что, так и быть. Я могу оказать тебе услугу, только действовать нужно немедленно. Сегодня вечером.
— Ты? — вырвался истерический смех. — Что ты можешь сделать еще?!
— Вернуть тебя домой.
И смех замер, застрял в горле, а воздух стал горячим и обжигал горло. Домой, в мой мир…
Он правильно понял, и ухмылка стала шире.
— Я мог бы промолчать, и ты навсегда осталась бы тут. Всегда была бы рядом и не смогла бы отказаться от меня, от встреч со мной. Рано или поздно ты бы их жаждала, как жаждут глотнуть воды сухие земли. Но я не такой злодей, как ты думаешь. Знаешь, я понимаю, что не могу дать тебе то, что должен дать суженый. Я не хотел им стать и никому ничего не обещал, так что своей вины в произошедшем не чувствую, но все равно в этом есть какая-то несправедливость. Все, чем я могу помочь, — отправить тебя домой.
— Как? Мне объяснили, что вернуться невозможно, кроме того, дома остался мой двойник, жизнь которого ушла по другому пути.
— Вранье. Насчет двойника это сказка, сладкий пирожок, чтобы заесть горе от потери родных, чтобы иномиряне не особо мучились, думая о прежнем, чего уже не изменишь, чтобы зря не страдали. А насчет нас… сутки после того, что случилось между нами ночью, я могу провести ритуал, который отправит тебя обратно. Но всего сутки. Я хотел промолчать, видеть тебя хотя бы иногда, но так нельзя. Думай. Но ответ нужен прямо сейчас, потому что приготовления займут несколько часов. Или сейчас, или никогда.
Я отвернулась, оказавшись лицом к кустам, ветви которых безмятежно покачивались, застилая глаза.
— У тебя всего несколько минут.
Между ветками, еле покрытыми зеленью, как паутиной, виднелись здания АТМа. Небо такое же синее, как у нас, так же чирикают и переговариваются птички, так же дует ветер и пахнет сырой, живородящей землей.
Если про двойников ложь, мои родители сошли с ума, потеряв меня. А я… я не согласна на роль подмены и тайной жены. И что бывает с детьми, выросшими без отца? Или еще хуже — выросшими, зная, что отец живет в другой семье и с другими детьми? Вот оно…
Передернуло от картины, где он будет делать с Наядой все то, что делал вчера со мной. Вот такая жизнь… Дома — с Наядой, в поездках — со мной, а скорее всего, в промежутках где-то с кем-то еще… И все знают, как обстоят дела, только делают вид, будто все прекрасно.
Отвратительная картина. А я, дура, еще Белку поучала, как надо жить, к чему стремиться и как развлекаться. Пора было понять. С того самого первого скандала в таверне, при знакомстве с Первыми сыновьями, признать, что она знает лучше, ведь она в этом мире выросла, а я со своим уставом да в чужой монастырь. И чего мне принесла моя вера в лучшее?
— Что ты решила? — поторопил он.
— Я хочу домой.
Это не мой мир, здесь меня ничего не держит, и судьбы такой я не хочу. Пусть все прекратится. Оказавшись дома, я смогу убедить себя, что мне все привиделось. Легче легкого. Ничего не было, мне просто приснился сон. А что? Я заболела тогда, на Лысой горке, провалилась в снег и впала в горячку. Вот
