И остались мы почему-то одни. Только Волин снова сидел, как при свидетелях, окаменевший, дышал разве что громко, с сипом.
— Что ты хотел сказать?
— Думаю, нужно кое-что прояснить. Я понимаю, что проще… как будто мы первый раз друг друга видим, но прииски… Вся эта история… Если тебе очень тяжело, я постараюсь найти тебе другое сопровождение, только не одной! Если тебе тяжело, когда я тут, есть у меня один друг… если ты…
— Не нужно! — я скривилась, не желая, в общем-то, слушать никаких намеков на наши отношения, были они там когда или нет. — Мне все равно. Ничье общество меня не смущает, и о нем я думаю в последнюю очередь. Много чести!
Он помедлил и кивнул:
— Хорошо, как скажешь. Тогда нужно еще… я должен сказать только, что никогда не причиню тебе вреда. Ничем. Конечно, ты не поверишь мне на слово, но твое чутье должно подтвердить, что я говорю правду. Посмотри мне в глаза и проверь. Послушай мой голос, сыскари слышат фальшь. Я никогда не сделаю тебе зла. Слышишь? Ты можешь смело рассчитывать на мою помощь, в этом деле или… в любом другом, потому что я никогда не смогу тебя обидеть. На приисках будет безопасно со мной.
Ах, вот это номер! Комок в горле с трудом проглотился и больно полез куда-то вниз. А я… ни разу не подумала, что он может захотеть продолжить свой план по устранению суженой. Правда, смысла больше нет, все давно вскрылось, осталось далеко позади, покрытое пылью забвенья. Но все же, почему я ни разу не подумала об опасности, которую он может представлять?
Лоб нахмурился. Федор не любит, когда я хмурюсь, и всегда давит мне на нос в уверенности, что это меня смешит. Ну, насчет «смешит» — это вряд ли, скорее раздражает, но что в себя прихожу, это точно.
— Если ты еще хочешь что-то знать, спрашивай, колдунья. Я отвечу.
— Ничего не хочу знать.
Я откинулась на спинку стула. Где хозяева вообще?
— Мы договорились насчет приисков?
— Вроде нет.
— Пожалуйста. Я отведу тебя туда, колдунья, ты сделаешь, что нужно, потом приведу тебя обратно, в таверну. С твоей головы ни волосинки не упадет, клянусь. Одной туда нельзя, я не выдумываю.
— Как, по-твоему, это все будет происходить?
— С рассветом мы выедем, доберемся к вечеру. Я сделаю вид, что у меня дело к Лапотнику, я временами к нему заезжаю. Он подтвердит что угодно. У него и переночуем, ты посмотришь на все, что нужно. Я не знаю причины, зачем тебе туда, поэтому не могу сказать, что дальше. Если ты просто хочешь получить информацию, за ночь ты ее получишь, с утра отправимся обратно, и через полтора дня ты вернешься в Хвощи.
— Если я соглашусь, только с одним условием.
— Говори.
Осторожный, гляди-ка! Сразу не соглашается.
— Ты будешь делать все, что я потребую, и не спрашивать зачем. Я имею в виду работу. — Уточню на всякий случай, а то вдруг размечтается, что я заставлю его делать с собой что-нибудь неприличное. — Ну?
Он думал, что-то мелькало у него в глазах, какие-то расчеты и опасения.
— Если это будет для тебя безопасно.
Даже так? Ну пусть, не станем спорить.
— Хорошо. Безопасность за тобой, но слушаешься меня.
— Договорились.
Он с таким облегчением выдохнул, что прозвучало очень громко. Потянулся за компотом и выпил почти стакан. В горле, что ли, пересохло?
— Где наш уважаемый хозяин? — крикнула я. Надо же намекнуть, что разговор закончен.
— Мы идем!
— А вот и пирог! Сама пекла, по своему собственному особому рецепту. Ни за что не поверите! В тесте — с мукой толченая ягода, вкус м-м-м… — хозяйка несла пирог на круглом блюде с гордостью, как младенца.
Она счастливая. Вот смотришь сейчас — видишь одно только счастье, ничего бытового. Удивительно. Пирог был действительно вкусен, но увлекаться нельзя, нужно обговорить подробности.
— В качестве кого я отправляюсь завтра на прииски?
— Ты поедешь как женщина, с которой я встречаюсь. Это единственный шанс оградить тебя от приставаний, — нервно, насколько вообще он может нервничать, сообщил лесник.
Что-то такое я и предполагала.
— Значит, нужно попроще одеться, лучше даже плохо одеться, чтобы соблазна лишнего ни у кого не было.
