— Трижды мы сходились с вами в битве — и трижды были разгромлены, прежде чем пала наша столица, Камулодун. Даже когда нас было больше, мы проигрывали бой вашим легионам. Это правда, что римскому воину нет равных в мире. Он лучше вооружен, лучше обучен и более дисциплинирован, чем любой другой. Нет равных легионерам на поле боя.
— В этом он совершенно прав, — сказал Макрон.
— Точно, — тихо согласился Катон. — Но римские командующие — совсем другое дело.
Макрон выразительно хмыкнул, соглашаясь.
Каратак сделал глубокий вдох.
— Побежденные на поле боя, мы продолжали бороться все последующие годы. Иногда нам сопутствовал успех. Но в наших сердцах всегда оставались честь и желание жить свободными. Задолго до того, как ваши легионы ступили на наши земли, я слышал о величии Рима. Читал о прекрасных городах и сказочных богатствах. Почему же, когда у вас и так столько много всего, вы решили завоевать наши убогие хижины? Прежде чем вы пришли в Британию с войной, я мог бы прийти в этот город в качестве союзника, а не пленника. Но теперь я перед вами, побежденный и униженный. Когда-то у меня было множество коней, тысячи соратников и огромное богатство. Не задумывались ли вы, что я не желал все это терять? Если вы желаете править всеми, следует ли из этого, что все должны согласиться стать вашими рабами? Если бы я решил сдаться сразу же, тогда ни мое долгое сопротивление Риму, ни ваша слава победы надо мной не стоили бы того великого триумфа, который вы празднуете ныне. А еще правда в том, что если меня и моих родных казнят сегодня, то вся память об этом исчезнет.
Каратак повернулся, обращаясь к императору:
— С другой стороны, если ты выкажешь милосердие и позволишь нам жить, то мы останемся вечным примером милосердия, величия и цивилизованности Рима. Великий Цезарь, я, Каратак, последний из королей катувеллаунов, молю тебя пощадить нас.
Каратак медленно опустился на колени, протянул руки в сторону императора и склонил голову.
Клавдий жестко поглядел на Каратака, а остальные, стоящие около него, как и толпа на Форуме, замерли и молчали, ожидая ответа. Был слышен лишь шум с отдаленных улиц да щебетание мечущихся ласточек. Катон заметил, что правая рука императора, лежащая на мягком подлокотнике трона, дергается, а затем его большой палец начал медленно отделяться от остальных. У него было мерзкое предчувствие, что мольба не достигла цели. Минуло кратчайшее мгновение, за которое Катон осознал, что ему нечего терять.
Он потерял жену, потерял дом, вследствие чего, скорее всего, Луция будет растить и воспитывать его дед. Катон сделал шаг вперед и вскинул серебряное копье, чтобы привлечь внимание толпы.
— Жизнь! — выкрикнул он.
Полидор мгновенно обернулся на его крик с тревогой на лице. Остальные в окружении императора с удивлением глядели на безумца, осмелившегося выступить против неминуемой казни.
— Жизнь! — изо всех сил крикнул Катон. — Жизнь!
Он умоляюще поглядел на Макрона. Широкие плечи его друга опустились, когда тот вздохнул, и тоже вскинул копье, подхватывая клич.
А потом клич подхватили и в толпе, внизу. Кто-то неодобрительно загудел, но все новые голоса присоединялись к воззванию Катона, сначала сравнявшись по силе, а потом и заглушив призывающих к смерти, тех, кто желал удовлетворить свою жажду крови.
— Жизнь! Жизнь! Жизнь!
Клич разлился по толпе, и множество людей принялись выбрасывать вверх кулаки, чтобы подчеркнуть свое желание.
Полидор спешно обежал трон и ринулся к Катону.
— Что ты творишь? Прекрати!
Катон не обратил на него внимания и поднял вверх свободную руку, чтобы сильнее выразить свое мнение. Распорядитель схватил его за руку и опустил ее.
— Хватит, идиот! Прекрати сейчас же! Пока еще не поздно. Прекрати!
Катон стряхнул руку вольноотпущенника и с силой ударил Полидора под ребра, вышибая ему дыхание. Вольноотпущенник согнулся пополам и попятился, хватая ртом воздух.
— Уже не такой уверенный в себе, а? — со смехом спросил Макрон.
Стоявшие рядом воины, награжденные императором, ухмыльнулись, глядя на Полидора, и подхватили клич. Клавдий огляделся, хмурясь, и Катон уже начал опасаться, что он прикажет германцам-телохранителям утихомирить его и остальных. Но увидел, как император снова прижал большой палец и прикрыл остальными, спрятав в кулак. Затем он наклонился вперед и неуверенно стал на ноги и поднял руки, призывая к тишине. Но толпа продолжала оглушительно реветь, так, будто били в огромные барабаны.
— Жизнь! Жизнь! Жизнь!
Катон увидел, как император раздраженно шевелит губами, видя, что подданные не реагируют на его призыв. Через некоторое время Клавдий махнул рукой Палласу и что-то сказал ему на ухо. Вольноотпущенник кивнул и ринулся к отряду воинов с длинными медными трубами. Опцион подал команду, и
