всё происходящее было не реальностью, а каким-то диким сном, который завладел её существом и не отпускал даже с рассветом, посетило её. От размышлений отвлекла появившаяся рядом Хельга.
– Любуешься плодами трудов своих?
– Отдыхаю.
– Ночь кончается, любовь тоже.
Обе посмотрели на светлеющую на востоке полоску света. Заря медленно растворяла синеву купола неба, гасила слабо мерцающие звёзды и готовила мир к встрече дневного светила. Уставшие пирующие расходились по своим жилищам. Пленники затихли на жёстких соломенных подстилках в загоне, безвольно раскинув руки, будто убитые на поле боя. Городок замирал до следующего полудня. Днём девушки принесут клятву посвятить рождённых девочек служению хладной богине. Они будут стоять на коленях перед серой, возвышающейся над ними глыбой и свято верить в свои слова. Потом Архелия предупредит отпускаемых с миром воинов-пленников, что в случае рождения у воительницы мальчика ребёнка получит его отец, который вправе прийти самостоятельно к положенному сроку и узнать свой приговор. Она знала, что следует поступать так. Откуда? Какая сила продиктовала ей, что и как надо делать? Или это были её собственные задумки, преобразованные под сложившийся момент знания из прочитанных книг и откорректированные горьким опытом? Для предводительницы была дорога каждая доверенная ей жизнь. Дочь барона делала всё возможное, чтобы уберечь своих соратниц от страшных перипетий судьбы, но по воле богов люди обязаны были идти дорогой страданий, дабы закалить силу духа – самое ценное сокровище человека.
Выслушав свою бывшую сестру по оружию, мужчины устало молчали. Они понимали, что Архелия не продаёт их ещё и из жалости к будущим детям. Дитя раба должно стать рабом. В мире, где за дармовую рабочую силу готовы сражаться и платить золото, человеческая жизнь, попавшая в кабалу, была обречена на жалкое существование. Дочь барона не хотела подвергать риску быть раскрытыми и порабощёнными новорождённых воительниц. Бывшие же дружинники Хозяина могли теперь вернуться в свои дома и начать новую жизнь под властью Роскви. Никто не знал, что они сражались против нынешнего правителя. Оружия при них не было. Возвращавшиеся под родной кров становились простыми крестьянами, но кто помешает им взяться за старое ремесло под новыми знамёнами победителя? Если ветер подул в другую сторону, может, стоит и развернуть корабль в поисках иных приключений. В том, что большинство из воинов – настоящие романтики войны, Архелия не сомневалась. Новый властелин найдёт достойное применение неукротимой энергии кипящего в их крови адреналина.
– Что ж, давай прощаться, – самый старший из пленников, их негласный лидер, выступил вперёд стоящих у раскрытых ворот мужчин. – Не по-людски живёте, но, видно, иначе не умеете. Раз живы, значит, и так можно. А сыновей мы возьмём… А что? Добрый вырастет боец, коли и мать, и отец воины. Если же настоящего папаши не сыщется, то любой из нас может мальчонку приютить. Так ведь? Пусть мужик растёт, от баб-то проку мало…
Заметив, как помрачнело при последних словах лицо предводительницы, говоривший закашлялся и предпочёл не продолжать. Архелия сдержалась, но услышала нарастающий гул неодобрения среди девушек-воительниц и посоветовала:
– Идите уж скорее, пока ещё чего лишнего не сказали. Свободны вы. Отпускаем, не обессудьте, если что не так.
Мужчины тяжёлой походкой вышли за пределы городища, сохраняя на лицах выражение превосходства над победительницами. Их насмешливые взгляды пересекались со взглядами юных воительниц, и Архи стоило огромного труда удержать стороны от назревающего конфликта. Больше всех негодовала Ортрун:
– Вот так бы и дала напоследок!
– Мне им что, мечи вернуть? Или порубите их безоружных? Уговор есть уговор.
– Я бы их не отпустила, – бывшая разбойница в сердцах махнула рукой и поплелась во двор.
Освобождённые брели назад по той дороге, по которой недавно их гнали в плен подобно скоту. Большинство ещё до конца не осознало, от какого ярма спасла их шеи предводительница, благодарная за проявленную к ней и подругам чуткость в пору пребывания девушек на службе у Хозяина. Радость отравлял оставшийся от полночных воспоминаний осадок и горевшая на плече каждого круглая отметина. Они не поняли пока, следует им хвалить или бранить Архелию, и потому долгое время шли в молчании, петляя между круглыми озерцами, поросшими ряской. Воины в буквальном смысле споткнулись о присевшего в траве старичка. Он ожидал именно их, о чём говорила его широкая улыбка и приветливый прищур глаз.
– Что, нелегко пришлось? Замучили вас девки?
Старший из воинов лишь отмахнулся, не желая обсуждать больную тему:
– Бабы, чего с них возьмёшь.
– Не скажи, не скажи… – старик покачал седыми кудрями. – Смотри, как они вас уделали. Еле тащитесь. Я с ними недавно, а уже уважаю. Не гляди так хмуро, я к вам не с разговорами пришёл. Вот. Приготовил вам провизию, чтобы на первое время хватило. Пустыми идёте в дальний путь. Сразу видно, что не жёны в дорогу собирали.
Старик крякнул над собственной остротой и протянул удивлённым странникам увесистый мешок, набитый пресными лепёшками, солониной и всякой всячиной с праздничного стола. Отдельно он передал, как особую ценность, объёмный сосуд с брагой.
– За что ты нам это?
– Все мы люди, – уклончиво ответил старик и заковылял по направлению к подножию горы, где вился над густой осокою дымок.
