направлялись, нужно было где-то остановиться, и, вероятно, «Магдалина» могла считаться довольно закрытым сообществом. Да, прибытие Дока неизбежно поднимет шум, но новость далеко за пределы базы не распространится.
Около двадцати лет назад – примерно на свое столетие – доктор Ху Ной (как и у всех айвинцев, сначала шла фамилия, а потом имя: почему-то это казалось более правильным) бросил попытки объяснить более молодым коллегам, что возраст на нем практически не сказывается. Он понял: пускай себе думают что хотят, о его физическом и умственном состоянии. Главное, они в это верят и им гораздо лучше жить с этим убеждением, чем слушать объяснения, как все обстоит на самом деле. Поэтому Док решил оставить их со своими мыслями и стал искать, как извлечь из этого пользу. Иногда он устраивался где-нибудь в углу и сидел так тихо, что все забывали о его присутствии, начинали говорить о нем в третьем лице или обращались к Мементо, как к переводчику. А когда он вдруг вступал в разговор, становилось ясно, что он не упустил ничего. Или поднимался (очевидцы потом утверждали: «вскакивал», – естественно, все было совсем не так) и уходил сам, без опоры: многие, кто не так хорошо его знал, считали это чудом. Поскольку рядом всегда была Мементо, а под рукой – хват-трость, казалось, что он с трудом стоит на ногах. Но все это просто для подстраховки. Если из-за падения можно стать инвалидом или вовсе погибнуть, то почему не опираться на хвата? А Мементо, хотя многие считали ее всего лишь сиделкой, на самом деле была скорее универсальным помощником, адъютантом – таким, грубо говоря, скотоотбойником, устранявшим с дороги Дока человеческие преграды.
За свою долгую жизнь Док много с кем общался. Какие-то беседы были столь интересными, что он помнил их до сих пор, даже спустя сто лет, другие – нет. В молодости он терпел их, считая неотъемлемым элементом своей работы, – такой вмененный налог за то, чтобы оставаться частью цивилизованного общества. Разменяв сотню, он от этого налога отказался. Теперь Док принимал участие, за исключением редких разговоров с близкими друзьями и родственниками, только в действительно важных беседах, и это значило, что у разговора должна быть цель. Мементо держала в голове список всех людей, с которыми Доку действительно было интересно, а остальных умело отшивала, как правило, ссылаясь на возраст. Список этот постепенно менялся, и нередко люди, даже очень важные и высокопоставленные, вдруг осознавали, что больше в него не входят. Написан он был только раз: двадцать лет назад, когда Док и Меми обсуждали условия сотрудничества. Она заучила все фамилии, а перечень уничтожила. Существовал он теперь только в ее голове – даже не у Дока. Из исходного набора в нем осталось, пожалуй, не более десяти процентов. Многие попросту умерли. Других Меми вычеркнула, причем почти всегда без явного приказа со стороны Дока. Она присутствовала при каждом разговоре под предлогом, что может потребоваться медицинское вмешательство. На самом деле она следила за ходом беседы и состоянием Дока: только не за тахикардией или временем действия препаратов, а за скукой. Первые лет десять он встречался с ней глазами, пока собеседник отвлекся, и этого хватало, чтобы человек покинул список. Теперь даже в этом не было необходимости. Во многих случаях Меми исключала людей самостоятельно, и Док сперва считал, что она превышает свои полномочия, но, подумав, понимал, что она среагировала быстрее, и соглашался с ее решением.
Работа в Семерке требовала определенных послаблений в системе. Кроме Кэт-два, в списке Мементо никто не значился. Док вообще интересовался людьми вроде Кэт, потому что им было что рассказать. Остальные – чужие. Претензии Арианы Касабланкиной на роль привратника вызывали снисходительную улыбку. Она принимала личину Меми за чистую монету. Не будь та камилиткой, наверное, ревновала бы к узурпаторше. Но характер у нее был неконфликтный, к тому же с Доком ее связывал договор пожизненного найма, все равно что платонический брак, так что Ариана казалась ей не более чем назойливым насекомым.
Но в обычных ситуациях система работала великолепно. Сейчас, к примеру, у планера столпились высокопоставленные представители «ТерРеФорма», приготовившиеся утомлять Дока церемонией приветствия. Не то чтобы они были неискренни, просто их порыв оказать гостеприимство самому Ху Ною сопровождался корыстными целями и чаяниями. Да, кто-то, возможно, просто хотел фото на память, но требовал этого слишком грубо. Другие хотели получить от Дока оценку своих трудов, незаслуженно раскритикованных коллегами. Были среди них и те, кто замешан в подковерных интригах внутри «ТерРеФорма» – эти надеялись получить вес, продемонстрировав, что они с Доком на короткой ноге. Все эти стремления вполне закономерны и оправданы, вот только, с точки зрения Дока, были пустой тратой времени – еще одно проявление налога, от которого он отказался.
Напоминать об этом Мементо не было нужды. Она вышла из планера, а Док смотрел, как приветствующие столпились вокруг нее, склонившись пониже, чтобы расслышать ее тихий голос, морщили лбы и с преувеличенной серьезностью кивали, узнав, что Ху Ной очень устал с дороги. В какой-то момент она указала в сторону планера, и все как один повернулись к иллюминатору, за которым виднелось лицо Дока. Он вяло махнул рукой, все заулыбались и изобразили расовые приветствия: большей частью айвинские и мойринские. Как только с формальностями было покончено, Док «вскочил», опершись на ручку своего хвата, и прошел к двери. Постоял в проеме, подождал, пока все сделают снимки, и с показным усилием спустился по трапу. Затем он пошел по аэродрому, и вся делегация последовала за ним, окружив его широким облаком, но светской болтовней не утруждала. Ариана держалась прямо за плечом Дока, остальные же тащились чуть поодаль. Никто не обращал на них внимания. Хотя бы в этом джулианка не ошиблась: для сотрудников «Магдалины» прибытие Ху Ноя стало такой сенсацией, что затмило собой даже появление неондертала.
Меми отклонила все приглашения и прочие проявления гостеприимства, и Док отужинал у себя в комнате в обществе одной Арианы. Она просто купалась во внимании. Завтра все изменится, и ей придется отвыкать. И в самый критический момент – а для джулианки это действительно будет кризис – она вспомнит этот ужин и поймет, что на самом деле он был прощальным подарком. И что бы ей ни нашептывали многочисленные внутренние голоса, от правды не уйдешь.
Док спросил о ее молодости в Астрахани – небольшом орбиталище, почти целиком джулианском, на 48°6? восточной долготы, прямо посреди динайской
