18. Капитан Удо Макинтош покидает этот мир
Никогда прежде Макинтошу не приходилось дрейфовать под эфиром, да ещё в таком глубоком и быстром течении. Без машинной тяги «Бриарей» превратился в бумажный кораблик среди штормовых волн. Бурный поток как будто выжидал, не веря, что добыча попала в его сети. И вот, наконец, качка настигла их – в коридоре первой палубы. Лёгкая вибрация сменилась заметной тряской, а там и вовсе взяла власть над «Бриареем» и его обитателями.
Одновременно в Макинтоше проснулась лихорадка. Словно соревнуясь с бурным течением – кто раньше уронит капитана на пол – лихорадка запустила свои когти в лёгкие Макинтоша, разрывая их и мешая дышать.
Макинтош привалился к стене и принялся набивать трубку вишнёвым табаком. Это было его единственное средство против коварного птенца.
Стена не помогла: повинуясь воле течения, «Бриарей» подпрыгнул в очередной раз, и Макинтош, потеряв равновесие, упал. Очень соблазнительной казалась мысль остаться лежать и никуда больше не идти. Пусть случится то, что случится. А капитан Удо Макинтош немного поспит.
Завидев добычу, к Макинтошу пополз чёрный лёд, нечеловеческими узорами которого был увит уже почти весь коридор.
Стиснув зубы, капитан стал подниматься, упражнение это давалось ему нелегко. Лихорадка кружила его в безумном непредсказуемом танце по раскачивающейся палубе. Поднявшись, Макинтош обнаружил, что выронил и трубку, и кисет – прямиком в цепкие щупальца льда. Оставалось разве что сесть в уголке и зарыдать. Вместо этого Капитан расправил плечи и двинулся по коридору. Стены, то приближаясь, то удаляясь, умоляли опереться на них, но капитан был слишком моряком для такой слабости.
– Стойти! – его догнала Аявака. Она протянула Макинтошу свой тулун. – Пейти.
Капитан наслышан был о диких традициях луораветланов. В тулуне могло оказаться всё что угодно. В том числе, например, протухший рыбий жир. Макинтоша едва не стошнило от этой мысли, он замотал головой.
Тогда Аявака демонстративно сделала огромный глоток и снова протянула тулун капитану.
– Пейти.
Сам не понимая, что делает, Макинтош взял тулун, зажмурился и выпил.
Напиток по вкусу напоминал скисшее молоко, но был неожиданно бодрящим. А главное, в одно мгновение усмирил лихорадку. Теперь птенец ласково щекотался крыльями и смешно курлыкал.
По курлыканью этому Макинтош понял, что выпил какой-то наркотик. Плевать. Зато можно двигаться вперёд.
Ходовая рубка была совсем рядом. Капитан сделал Аяваке знак остановиться, а сам подкрался к приоткрытой двери, заглянул. Сложно поверить, но хаос внутри сделался ещё более ужасающим. Всё, что оставалось целым, когда Макинтош уходил отсюда два часа назад, разнесено было в щепки. Щепки эти тонули, растворялись в прожорливых объятиях чёрного льда, который добрался и в рубку. Стараясь ступать бесшумно и держа «бульдог» наготове, Макинтош вошёл. Пусто. Ни одного томми. Ни одного человека – по крайней мере, живого. А вот мёртвых прибавилось.
У штурвала, рядом с Фарнсвортом, лежал Ирвинг. Выглядел он таким же спокойным и уверенным, каким был при жизни. Только ноги его были скованы ледяным узором, и лёд продолжал движение.
Дальше, за штурвалом Макинтош увидел тело доктора Айзека Айзека. Широко открытые его глаза без очков казались какими-то особенно беспомощными.
Капитан привычно отметил, что сейчас ему следовало бы почувствовать вину.
Это Макинтош отправил старого доктора одного против десятков томми и коварного их хозяина. Но Макинтош ощутил только неприятную пустоту от своей неспособности быть человеком.
Он пересёк рубку, осторожно обходя тела, убрал «бульдог» и обеими руками взялся за вентиль продувки.
За спиной его раздался невнятный звук. Одновременно краем глаза Макинтош заметил то, чего не увидел сразу – ещё одно тело. Лежало оно в стороне от прочих, за рундуком. Это был Кошки. Убитый выстрелом в глаз.
Макинтош обернулся к штурвалу.
Вроде бы всё было по-прежнему, но капитана не покидало ощущение, будто что-то изменилось. Он сделал шаг, другой. Вот они Бёрк, Броуди, Фарнсворт. Ирвинг. Доктор Айзек Айзек…
Доктор, чьё лицо минуту назад было настоящей маской печали, теперь улыбался.
Рука Макинтоша, опередив мысль, сама потянулась за «бульдогом».
