– Вон, гляди: двое наших бойцов лакают бражку возле лавки. А чуть дальше – бумажный склад и куча пустых коробок у ворот, видишь?
– Теперь вижу.
– Я ухожу. Твой выход, Степа. Пролетаешь мимо бойцов, притормаживаешь – и въезжаешь в эти коробки. Только смотри не убейся…
– Не понял.
– Что ты опять не понял? Ты врезаешься в коробки и останавливаешься. Шума много, вреда мало. Бойцы тебя вытаскивают, видят звездочки на роже. Волокут тебя в госпиталь. По дороге говоришь, что нарвался на бултышку. Затем замолкаешь. Все остальное сделают за тебя.
– Ну ты даешь, братец…
– Так лучше всего. Загремишь под фанфары, что называется. И никаких подозрений. Готов?
– Долго мне в больничке тебя ждать?
Борис почесал затылок.
– Королевской гвардии дали пятнадцать дней на подготовку к выступлению. Три дня уже истекли. Мне – день добираться к кечвегам и день обратно. Разговор будет трудным, они гордые, упрямые и вздорные. Беру два дня. Выходит, жди от меня сигнала на пятый день. И день запасной. Ты еще будешь «весь больной», глаза открывать и говорить на тот момент тебе не нужно.
– А если ты опоздаешь?
– Если я опоздаю… – Борис произвел неопределенный звук – нечто среднее между вздохом и усмешкой. – Если я опоздаю или не вернусь… В общем, тебе не обязательно платить контрабандистам за возвращение домой. Избавься от формы, подойди к любому пограничнику и скажи, что попал в Центрум сам не знаешь как. Тебя отправят обратно. Это наша служебная обязанность, если что. Только болтай поменьше, ага?
– Хочу тебе сказать, Боря…
– Да?
– Все-таки ты козел.
– Бывай-послужим.
Он выскочил из кабины, прихватив автомат, и скрылся во дворах.
«Бывай-послужим, – подумал Степан. – Где-то я уже это слышал».
«Раз-два-три-четыре-пять… Кто не спрятался, я не виноват».
Степан разогнал «спиртовку», а перед бумажным складом старательно вдавил педаль тормоза.
В тот момент, когда машинка со скрипом и скрежетом остановилась, разбросав по улице пустые коробки, он вдруг как никогда ясно осознал: вся эта комбинация с подменой – чушь, бред и клоунский номер.
Серьезных людей таким трюком не проведешь. Обязательно что-нибудь случится, и дело пойдет не по плану.
Он сидел в кабине, схватившись за лицо, и терпеливо ждал, когда кто-нибудь прибежит его выручать.
Действительно, боковой люк с грохотом отлетел в сторону.
– Ты чего, застава! Уснул? – прозвучал изумленный голос.
Степан повернул голову и, не открывая глаз, продемонстрировал обожженное лицо.
– Ух ты, как тебя пришкварило!
– На переезде… хотел воды набрать… – отрывисто проговорил Степан. – Бултышку вспугнул. Прямо в рожу брызнула, гадина…
– И ты еще за руль сел?!
– Я промыл, вроде полегче стало. Думал, доберусь кое-как. А сейчас накрыло так, что говорить больно. Свет в глазах меркнет.
Он голосом имитировал боль и наступающую слабость, плавно входя в роль.
– Двигайся, я тебя в больничку подкину. Тебя лечить срочно надо, пока не раздуло.
Степан переместился на пассажирское сиденье, успев из-под ладоней глянуть на своих спасителей. Один по-хозяйски устраивался за рулем, второй просто повис на ступеньке снаружи, не выпуская из руки глиняную кружку с пойлом.
– А под этим делом за руль разве можно? – поинтересовался Степан.
Погранцы дружно расхохотались.
– Молодец, застава. Ему больно, а он шутит. Уважаю, товарищ штабс-капитан!
И вновь «спиртовка» поскакала по камням мостовой. Обитое кожей сиденье чувствительно поддавало под зад. Степан понимал, что боевая техника должна быть простой и аскетичной, но здесь аскетизм вывели в степень абсолюта. Вся кабина была металлическая. Кожаными оказались только сиденья и оплетка на руле. И еще имелся деревянный набалдашник на каком-то рычаге.
Наконец машинка подъехала к госпиталю. Сквозь кованые ворота был виден широкий двор, заставленный одинаковыми брезентовыми палатками. В глубине светлело небольшое двухэтажное здание. И больше никаких капитальных построек, не считая будки охраны да еще пары деревянных сортиров и сарая.
