безоблачным. Небо за испачканными сажей окнами казалось сапфировым.
Равви зажег плиту и поставил греться воду. Он смотрел на себя как будто со стороны и даже испытывал что-то вроде любопытства. Он помнил это ощущение бестелесной легкости еще со дней обучения в йешиво, когда он всю ночь мог читать Талмуд и так погружался в него, что утром казался с ним одним целым. Со дна кастрюли начали подниматься пузырьки. Усталые глаза старика видели их словно в тумане, и к тому же он вдруг почувствовал острый голод. В буфете не оказалось ничего, кроме окаменевших хлебных крошек и баночки сомнительной свежести смальца. После того как он помоется и прочитает молитву, решил равви, ему придется выйти и купить что-нибудь для сегодняшнего праздничного ужина. А потом, до прихода Голема, он еще успеет навести в комнатах порядок.
Наконец вода нагрелась. Он разделся в холодной кухне, протер тело мокрой махровой салфеткой, дрожа от холода и стараясь не кашлять. Впервые он решился задуматься о списке потенциальных хозяев Голема. Мельцер? Хороший раввин, но он слишком стар и слишком привык к спокойной жизни. То же самое, как это ни печально, можно сказать о Тейтельбауме. Может, Каплан? Он моложе, но все-таки принадлежит к старому миру и поэтому способен поверить в возможность того, о чем расскажет ему равви. Но, пожалуй, Каплан чересчур учен и недостаточно добр.
С любым из них придется разговаривать крайне осторожно. Для начала надо будет убедить их, что он не свихнулся от старости и одиночества. И все равно они станут сопротивляться. «Почему ты не можешь просто уничтожить ее? — спросят его. — Зачем портить свою жизнь и потом просить, чтобы я испортил свою и жил в постоянной опасности?»
И что он ответит им? Что крепко привязался к ней? Что гордится ее терпением и упорством так, словно она его собственная дочь? О чем он будет договариваться с ними: о ее будущем или о ее похоронах?
У равви перехватило горло, потекли слезы, и он опять закашлялся.
Он отправился в спальню за чистым бельем и в нижнем ящике комода вдруг увидел забытый кожаный кошелек на завязках. Дрожащими руками — все-таки надо немедленно что-то поесть — он развязал кошелек и достал из него маленький клеенчатый конвертик с надписью «КОМАНДЫ ДЛЯ ГОЛЕМА». Лучше хранить это вместе с остальными бумагами, решил равви. Часы и деньги он отдаст Голему, извинившись, что скрывал их так долго. Но этот конвертик он либо передаст новому хозяину, либо сожжет. Он еще не решил, как поступить.
Приступ случился, когда он нес конверт, чтобы положить его на стол в гостиной. Равви согнулся, закашлявшись, а потом у него вдруг кончилось дыхание. Как будто кто-то очень сильный согнул вокруг его груди стальную балку и затягивал ее все сильнее и сильнее. Он жадно хватал ртом воздух, но никак не мог вдохнуть, затем в ушах раздался тонкий звон и рука онемела.
Гостиная у него на глазах вытянулась, поблекла по краям, накренилась, а потом перевернулась. Теперь щекой равви чувствовал старый шерстяной ковер. Он попытался подняться, но только перевернулся на спину. Вдалеке что-то хрустнуло — клеенчатый конвертик, который он все еще сжимал в руке.
В последние оставшиеся у него секунды равви Мейер думал о том, что все равно никогда не смог бы этого сделать. Не смог бы совершить ни малого убийства с помощью найденной формулы, ни большого с помощью заклинания из конверта. Он не мог сделать этого, потому что она была его Хавой, его невинной, новорожденной девочкой, которую он впервые увидел с птицей на ладони.
Он попытался зашвырнуть конверт подальше под стол. Удалось ли ему? Он не знал. Дальше ей придется идти самой, он сделал все, что мог. Чувства покидали его тело, словно вытекали из него. Равви вспомнил, что надо прочитать
Он не отрываясь смотрел на небо к мутном окне. Оно было таким голубым, высоким и бесконечным и словно втягивало его в себя.
Этим вечером Хава несла равви аккуратно завернутый в салфетку яблочный штрудель. Она шла по улице, широко шагая, и чувствовала, как ночной холод проникает глубоко в тело. В окнах, мимо которых она проходила, уже горели лампы.
На ее стук в дверь никто не отозвался.
Она постучала еще и подождала. Наверное, он заснул. Она представила себе, как с другой стороны двери равви дремлет, сидя на стуле, и улыбнулась. Он будет ругать себя за то, что заставил ее ждать.
Она еще раз постучала, на этот раз громче. Подождала несколько долгих минут, не зная, что делать. Интересно, что подсказал бы ей равви? И она словно услышала его голос: «Знаешь, я никогда не запираю дверь днем. Это не только мой дом, но и твой. Приходи, когда захочется!»
Она отворила дверь.
В комнатах было темно. Лампа не горела. Девушка заглянула в спальню. Вечерние тени падали на аккуратно застланную кровать. Все больше тревожась, она прошла на кухню, положила на стол штрудель и зажгла лампу. Огонь в камине давно потух. В комнате было холодно, а застоявшийся воздух как будто пах несвежим бельем.
Она пошла в гостиную и там нашла его. Ноги равви были неестественно вывернуты. Незрячие глаза смотрели прямо в окно.
Сначала она не почувствовала ни боли, ни отчаяния, просто никак не могла поверить в то, что видит. Этого не может быть. Это просто
