Это были как раз те слова, которые только и могли поколебать ее оборону; таким наблюдением она не могла бы поделиться ни с кем, даже с равви. Тот, возможно, похвалил бы ее за наблюдательность, но не смог бы прочувствовать всю правду этого замечания или оценить его с проницательностью стороннего наблюдателя.
Джинн пристально изучал ее лицо, ожидая реакции.
— Пожалуйста, — взмолился он. — Я ведь просто хочу поговорить. Тебе не будет от этого никакого вреда. Клянусь.
Благоразумие гнало ее прочь от него, обратно в пансион. Но она чувствовала дыхание холода на своем лице, а руки и ноги уже начинали ныть. Она подняла глаза на свое окно, и внезапно мысль о том, что ей придется провести остаток ночи в комнате за шитьем, показалась совершенно невыносимой.
— Ты обещаешь, что больше никогда и никому не расскажешь обо мне?
— Обещаю. — Он поднял бровь. — А ты? Ты тоже обещаешь?
Что ей оставалось делать? До сих пор он играл честно. Так же поступит и она.
— Да. Обещаю. Но нам надо уйти отсюда. Куда-нибудь, где нас никто не увидит и не услышит.
Он улыбнулся, довольный своим успехом.
— Хорошо. Место, где нас никто не увидит. — Он подумал и вдруг спросил: — Ты когда-нибудь была в аквариуме?
— Потрясающе, — прошептала она полчаса спустя.
Они стояли в главной галерее перед аквариумом с мелкими акулами. Вытянутые элегантные силуэты медленно двигались в темной воде, а широко открытые глаза пристально наблюдали за всеми движениями посетителей.
А Джинн наблюдал за женщиной, переходящей от аквариума к аквариуму. По дороге в Бэттери-парк она шла рядом, и он все время чувствовал ее настороженность, а потом и явное осуждение, когда он ломал замок на дверях (охранника на этот раз на месте не оказалось: он либо замерз, либо ему просто надоело нести бессмысленную вахту). Внешне Голем была вполне приятной, но отнюдь не соблазнительной. Будь она человеком, он не обернулся бы ей вслед, встретив на улице.
— Я ведь пересекала океан, — сказала женщина, — но даже не представляла, что внизу подо мной плавают такие существа.
— А я никогда не видел океана, только залив, — отозвался Джинн. — Какой он?
— Огромный. Холодный. И тянется бесконечно во все стороны. Если бы я не знала, что это не так, я бы подумала, что весь мир — это один океан.
Он вздрогнул, представив себе такую картину:
— Это ужасно.
— Нет, океан прекрасен, — возразила она. — Он все время меняется.
Между ними то и дело повисало напряженное молчание. Странно, что теперь, когда она согласилась поговорить с ним, он не знал, что с этим делать.
— Я ожила в океане, — снова заговорила женщина и замолчала, словно прислушиваясь к эху своих слов.
— Ожила, — повторил он.
— Да, в трюме парохода. Меня оживил человек. Он был моим хозяином, но недолго. Совсем недолго. — Ей словно приходилось силой выталкивать из себя каждое слово. — Он скоро умер.
— Это ты его убила?
— Нет! — Она смотрела на него почти с ужасом. — Конечно нет! Он был болен! Я бы никогда ничего подобного не сделала!
— Не хотел тебя обидеть, — поспешно сказал он. — Просто ты назвала его «хозяином», и я решил, что он силой заставлял тебя служить себе.
— Нет, все было не так.
Они опять помолчали, наблюдая за акулами; те, в свою очередь, наблюдали за ними.
— У меня тоже был хозяин, — заговорил Джинн. — Колдун. Я бы с радостью убил его. — Он нахмурился. — Вернее, я надеюсь, что действительно убил его. Но я ничего не помню.
И он рассказал ей все: о своей жизни в пустыне, о потере памяти, о пленении и последовавшем освобождении — неполном, потому что железный браслет все еще приковывал его к человеческому облику.
Женщина слушала, и ее лицо становилось мягче.
— Какой ужас, — сказала она наконец.
— Я не для того все это рассказал, чтобы ты меня жалела, — сердито огрызнулся он. — Я просто хочу, чтобы ты перестала
