и Смерть ему не помеха…»
Длинные тонкие ветви чуть шевельнулись, узкие стрельчатые листья нежно коснулись его щеки…
«Ильмар… Ильмар…» – шептали они, шелестя на ветру. Хранитель времени вздрогнул, не в силах избавиться от наваждения. И ему казалось, что это не ветер, а любимый голос шепчет давно забытое имя. Его имя…
Ильмар, так звали его когда-то… Нет, не его, а молодого часового мастера, в чью лавку однажды постучалась рыжая растрепанная девчонка и попросила отремонтировать сложный и странный часовой механизм. А в благодарность наделила дивным даром – собирать застывшее время. Но она же и отобрала его, когда он оказался нужнее всего. И впервые Часовщику
«Ильмар… Ильмар… – продолжали заботливо шелестеть гибкие ветви, и неизбывная грусть слышалась в этом шелесте, – …опомнись… остановись…»
Гадес нехотя отстранился от дерева – пора спускаться вниз, здесь он терял счет подвластного ему времени, и оно таяло дымом на ветру, оставляя после себя лишь горьковатый привкус пепла.
К вечеру жара слегка отступила, в воздухе повеяло свежестью. Появилась надежда, что в ближайшие дни солнце перестанет столь неистово поливать землю своим теплом и уступит место наполненным влагой тучам. Все чаще стали попадаться признаки близкого жилья, а в один из них пешая компания почти уперлась носом. Ништява встретила вечерних путников одиноко стоявшими посреди дороги воротами, петухом и старым кобелем, дремавшим в пыли подле тесовых воротных столбов.
Заметив приближающихся людей, петух, восседавший на козырьке ворот, распушил перья и, свесив набок мясистый ярко-алый гребешок, пытливо поинтересовался:
– Ко?..
Песочно-серый кобель приоткрыл один глаз, зевнул во всю пасть и, вальяжно скребанув лапой за мохнатым рваным ухом, поднялся. Покрутившись вокруг себя, пес вновь улегся в теплую серую пыль, решив, что эти неурочные путники не стоят его царственного внимания.
Арьята толкнула массивные створки, убедилась, что заперто, пожала плечами и обошла ворота сбоку, жестом приглашая остальных сделать то же самое.
– Не понимаю, на кой им такие добротные ворота, если стен все равно нет? – подивилась Иленка, обходя архитектурное излишество по хорошо утоптанной тропе в зарослях лебеды.
– От нечисти, – лаконично откликнулась Смерть.
Эдан покрутил пальцем у виска, показывая, какого он мнения об умственных способностях жителей.
– Ну, не скажи, – покачала головой девочка. – Считается, что нечисть не может пройти в ворота без приглашения…
Тут уже к сомнениям в здравомыслии местного населения присоединилась и заклинательница, поинтересовавшись между прочим:
– И как, действует?
– Действует, – абсолютно серьезно ответил Шири и тут же ехидно добавил: – если в ворота ломиться. Но, насколько мне известно, нечисть полностью игнорирует такой сценарий, поступая так же, как и мы. Потому что, какая бы защита на воротах ни стояла, для ее действия необходима хотя бы самая хиленькая оградка.
Когда о каком-то месте эдак многозначительно говорят: «Вот так дыра!» – это можно понимать по-разному. Дырой принято называть и провинциальный зачуханный городишко, удаленный от столицы настолько, что там уже и забыли, как называется подвластное им поселение. Дырой обычно считается и глухая лесная деревенька, затерявшаяся среди непроходимого бурелома страшных муромских лесов, а случается – и целый столичный квартал, запутавшийся в трущобных улочках. И лишь попав в местечко, сосредоточившее в себе все самые гадкие и донные грани бытия, вы начинаете осознавать смысл слова «дыра» в полной мере…
Итак, Ништява была дырой. Даже нет, не так. Ништява была ДЫРОЙ, с очень большой буквы «Д». Четыре десятка обшарпанных домов, штукатурка на которых облупилась еще лет сто назад, наползали друг на друга, будто стояли не посреди поля, а в густо застроенном мегаполисе. Когда-то так оно и было, а если и не так, то очень близко. И теперь этот осколок прошлого продолжал существовать, как и несколько столетий назад, не стремясь что-либо менять и с каждым годом становясь все паршивее и паршивее.
Главная улица, которой жителям служил все тот же Белгродненский тракт, прорезала торговую площадь и терялась между грязно-бурых построек. Посреди площади разлилась громадная лужа, не просыхавшая даже в самую несусветную жару. Неестественный водоем делили между собой замызганные гуси и пара вислоухих пятнистых свиней. Босоногая девчонка лет семи тщетно пыталась выгнать гусиную стаю на сушу. Птицы шипели и ни в какую не желали выбираться из лужи. Девчонка с окриками махала длинным прутом. Первой не выдержала одна из лежавших в луже свиней. Нехотя поднявшись на ноги и всколыхнув стоячую воду, вислоухая, словно неотвратимый рок, стала надвигаться на девчонку. Та, огрев ее прутом по рылу, с визгом взобралась на
