выполнишь, и тебя самого того… Вот что немцы Кнышу посулили, раз чотовый так дупу рвет? А если надорвется? К примеру, шальная пулька в затылок клюнет? Сможет шутце, с честью из окруженья вырвавшийся, то важное задание до конца довести и к немцам достойно выйти? Какая награда будет? Не, рано о том думать, надо выждать.
Подпольщики выждали, и когда пулемет паузу сделал, улочку преодолели. Еще квартал, второй… Выбрались к овражку заросшему, Кныш вперед ушел, чуть слышно пароль назвал…
Две подводы, трое бойцов, с ними баба молодая, – эта обнимала лошадиную морду, пиджаком прикрытую, не давала испуганной кобылке голос подавать. На бричках лежало несколько мешков, стояли четвертные бутыли и полные ведра – Микола принюхался – глупо, зачем-то воду везут.
Кныш распорядился: подводы идут в обход, боевка двинется напрямую. Продрались сквозь кусты: впереди высились зады домов, смутно угадывался склон – Микола разглядел холм Цитадели. Прошли ближе, вокруг было тихо. Осторожный чотовый закончил присматриваться-проверять, оглянулся на группу:
– По сигналу к склону выйдем, – Кныш показал направление, покачал головой. – Совсем мало нас, хлопцы, а работы будет до горла. Если кто брезговать и носом вздумает вертеть… – чотовый многозначительно взмахнул стволом «вальтера». – Сейчас ждем. Просигналить должны. Я с Тарасом наверх поднимусь, как бы не проспали хлопцы. А вы начеку будьте.
Зашли в подъезд, осмотрелись, чотовый с охранником двинулся вверх по лестнице. Микола остался в компании тощего парня охранять нижнюю площадку. Еще один боец снаружи затаился.
В темноте подъезда было сыровато. Микола с сожалением вспомнил о шинели. Разве ж куцый пиджак греет? Вот курва та пани Тимкевич, не могла хоть полупальто какое дать. Наверняка и пшеки в крови у покойницы отметились – жадибна была, просто невозможно.
– Скоро сигнал-то? – прошептал Грабчак.
– Так кто ж знает. Как зажгут, – ответил худосочный боец. – Там що у Бродов? Неужто всех наших положило?
Ответить шутце-счастливчик не успел.
Наверху что-то треснуло – будто дверь нараспашку открыли, кто-то громко охнул, донесся вскрик Кныша:
– Засад!..
Затопали по лестнице…
Микола дожидаться не стал – кинулся к двери. Но худокостый оказался ловчее – уже впереди, схватился за дверь. Распахнулась – в глаза ударил луч фонаря, под ним мелькнули наставленные автоматные стволы:
– Стоять! Работает СМЕРШ!
Грабчак пхнул тощее тело вперед, на автоматы – худосочный телепень взвизгнул. Стрелять там, правда, не стали – двинули дурня по тощим коленям, свалили…
…Микола происходящее лишь обострившимся слухом улавливал – ловким котом отпрыгнул назад, в темноту, неистовым прыжком взлетел по лестнице – на втором этаже окно, выпрыгнуть, и сразу вдоль дома… Нет, не взять им Грабчака – не оттуда у москалей руки растут…
…Вот она, площадка второго этажа. Темно, в рамах окна половины стекол нет, рейками забиты… Навстречу катилось по ступеням, полосатым от лунной тени, тело – неловко пыталось удержаться – то Тарас-Снежка кувыркался, сверху лестницы сшибленный. Микола смотреть не стал – швырнул винтовку в нижнюю, застекленную четверть окна – зазвенели стекла. Прикрываясь руками, Грабчак сунулся в дыру – сзади мелькнула огромная тень: вся пятнистая, сплошь в буграх и наростах. Чувствуя, что не успевает, Микола взвыл… Рванули за штаны – выдернули из окна, припечатали к стене:
– Куда, малахольный?
Расплющенный по облезлой стене, казак-подпольщик Шокол осознал, что висит в воздухе.
– Руки!
Микола с отчаянием вскинул руки – треснул пиджачок под мышками, но палаческая смершевская длань перестала бывшего шутце о стену размазывать, опустила, позволила ногам опору найти… Кто-то уже обыскивал, выворачивал, выдирал карманы. Порвут, всю одёжу порвут, выродки кацапские…
Пленных стаскивали на лестничную площадку. Мычал, держась за разбитое лицо, Кныш, всхлипывал тощий хлопец, ногу пытался выпрямить. Возвышался над пленниками огромный москаль, вдумчиво автоматом поигрывал. Микола почуял, что медлить никак нельзя, попробовал сесть ровнее и сказал, упирая на правильное московицкое «р»:
– Товарррищи! Я мобилизованный насильно. Я вас ждал. Я сррразу винтовку бррросил. Здесь гнездо националистическое. Они сигнала ждут…
– Это что за грассирование столь самобытное? – удивился русский бронированный автоматчик с отвратительно городской и насмешливой харей.
– Галицийский гасконец или що? – с угрозой прорычал великан.
Микола хотел объяснить, что совершенно напрасно его «гасконцем» ругают, он свой, советский, житомирский, но не успел.
По ступенькам бесшумно слетела еще одна пятнистая фигура, нежданно женским голосом сообщила:
– От склона семафорят!
– Там еще подводы дожидаются… – успел подсказать мученик-житомирец – его сгребли за шиворот, и Николай Грабчак, полный решимости искупить
