Потянулся к пирожку Микола, но тут несправедливость произошла, кою Грабчак потом долго-долго вспоминал. Расталкивая крепенькими плечами народ, полезла к столу девка. Передник на дуре нарядный, но сама припухшая, словно и не праздник на улице. Направленно так шла, на ходу руки полотенцем вытирая, словно сказать что торопилась…
– Вы що, пани? – Микола сжал пирожок и улыбнулся беззлобно, как истинно блаженному и надлежит. С контуженым дурачком гладко выходило – в госпиталь отправят, а там легче пойдет…
Девка глянула в глаза, будто невесть кого видела. Глаза у нее были красными и вообще дурновата собой. Оскалилась и на чистой мове прошипела:
– У, сука…
По щербине в зубах и узнал девку Микола. Чудны дела твои, господи, – эта ж та тупая послугачка, що у покойницы пани Тимкевич за дитем ходила. Как там ее кликали… Олена, чи що? Экий день неудачный, ведь начнет сейчас языком болтать…
Растерялся Грабчак. Вот на долю секунды растерялся, подлого удара не ждал. Всего-то коленом вдарила, но Микола поверить не мог, что такая немыслимая болища на свете бывает. Потом-то говорил, что лошадь лягнула – и врачи верили, и соседи по бараку. Но то потом было, а тогда взвыл Грабчак на весь освобожденный город. Смертельно раненным львом взревел, тоскуя грозно…
…Как сдуревшую Олену оттаскивали, как на тачке в больничку пострадавшего везли, Микола не помнил. Боль все застила. И главное, за що?! За що?!
Удалил доктор непоправимо расплющенное – операция хорошо прошла, воспаленья и гноя почти и не было. Но две недели Грабчак на продавленной койке пролежал. Приходили из НКВД, но разрешили долечиться. Потому судили по-быстрому, впаяли пять лет, и поехал гражданин Грабчак в Вологодские леса. В общем-то, опять же к лучшему вышло: на фронт не попал, в лагере по инвалидности послабление делали, да налог «за бездетность» потом всю жизнь не платил – справку о ранении показывал. Но как вспоминал, так обида накатывала – нет, за що?! И всегда твердо помнил Микола – придет время, восстанет народ, разогнется, отмстит за всех загиблых да безвинно пострадавших. Придет время! Слава Украине, героям слава!
10. С прибытием
…Попадание было исключительно точным. Периметр ограждения, бетонная площадка, залатанный забор военной части… Все оперативники на месте, внутри стартово-финишного периметра, спящий герр штурмбаннфюрер слегка приложился затылком о покрытие и засопел с иной, обиженной, интонацией. Удивительная точность для возвращения.
От ангара спешило четверо, за стеклом аппаратного пункта расчетчиков, под который приспособили бывшую контору армейского склада, маячила физиономия командира расчетной группы Саши Гаврикова. Что-то он бледный – на воздухе нужно чаще бывать. На порог вышел улыбающийся старлей- украинец:
– З прибуттям! Ми вже ждали-ждали.
Капитан Марчук кивнул:
– Дякуемо. А що у вас здесь такое?
Женька и Спирин тоже с удивлением смотрели на подбегающих встречающих: двое в армейском камуфляже, но на одном почему-то потрепанный английский DPM[150]. Передним бежал сплошь черноголовый парень в сугубо гражданской спортивной куртке жизнерадостно-травянистого колера и с АКСУ наперевес. До Землякова дошло, что и остальные бегуны безликие – на головах трикотажные маски- балаклавы.
– Чорта вам у дупу… – прошептал капитан Марчук, видимо, что-то начавший понимать. Он успел сделать шаг за ограждение, как ему в спину заорали:
– Стоять! Руки вверх!
Марчук обернулся к коллеге – напарник-старлей целился в капитана, двумя руками удерживая пистолет. Уверенно целился, сразу видно, регулярно захаживает в тир человек.
Капитан Марчук угрожающе напомнил:
– Ты що?! Договоренность имелась. На самом высоком уровне. Мы договор о сотрудничестве подписали.
Чернявый усмехнулся:
– И ты Москве веришь? Той брехне про их Психу? Нет, хватит. Только дернись, Серега…
Сопели хлопцы в масках, смотрели на спящего немца.
– То не эсэсовец, – засомневался долговязый черноголовый, крутя в руках новенькую, с еще не стершейся наклейкой бейсбольную биту.
– Звирим уси, – пообещал старлей, вновь переходя на правильную мову. – Раз притягли, значить, потрибна та людына. Вяжить москалив, хлопци. Обережно, вони прудки…
– Нет! – яростно сказал Марчук. – Мы вместе ходили!
