Колеблющееся неверное пламя играло тенями на лице, и выделялся лишь птичий нос, да временами чуть сверкали глаза. Вроде темные, но сказать точно при таком освещении не представлялось возможным.
— Точно так.
— Я — капитан Покровский, — представился невысокий.
Хозяин невольно вздрогнул. Павлуша меж тем прошел мимо него в единственную комнату и почти сразу выглянул обратно.
— Никого нет.
Кроме комнаты была кухня, она же прихожая, в которой и застыли пришедшие.
— Вы позволите пройти? — осведомился Покровский.
Словно можно было ему не позволить!
— Разумеется… — хозяин замялся, явно не зная, какую форму обращения выбрать. Товарищи ли, господа или нейтральное — граждане.
— Благодарю, — кивнул Покровский.
Комната была невелика. Застеленная кровать, древнее кресло, несколько стульев, шкаф, стол — вот и все, что в ней поместилось. На стене висело несколько фотографий. Молоденькая девушка со статным юным офицером с погонами. Она же — но постарше и с ребенком на руках. Какой-то пожилой мужчина, отец?
Покровский покосился на стол, где застыла едва початая бутылка водки, тарелка с немудреной закуской да переполненная окурками пепельница.
Туда же последовала лампа, и огонь хотя бы перестал прыгать, покрывая помещение несильным, но хоть сравнительно равномерным светом.
— С вашего позволения, — Покровский не стал раздеваться, лишь расстегнул верхние крючки полушубка, сел на один из стульев и извлек папиросу.
Павел чиркнул спичкой.
Горликов с тоской посмотрел на дальнюю стену, где висела портупея с кобурой. Увы, далеко!
— Что празднуем? — поинтересовался Покровский. — Какую-нибудь награду за доблестное уничтожение безоружной деревни?
Хозяин вскинулся было, но нарвался на пронзительный взгляд гостя и понуро опустил голову.
— Не стыдно? — Покровский покосился на фотографию парочки. — Вы же русский офицер. Какого года выпуска?
— Шестнадцатого, — Горликов справился с собой и теперь смотрел на визитера.
— Следовательно, присягу Императору давали. А теперь служите каким-то прохиндеям. Да еще и с усердием служите. На Великой войне вели себя так же? Или там по тылам отсиживались?
Ответа не было, поэтому после некоторой паузы Покровский продолжил:
— По моим сведениям, вы меня искали. В тайге не довелось встретиться, вот, пришлось заглянуть в гости. Итак, чем могу служить? Вернее, чему обязан столь пристальным вниманием?
— Сами знаете, — буркнул Горликов.
— Ну-ну. Интересно выслушать вашу версию.
— Какую версию? — вдруг вскинулся капитан. — Вы поезд ограбили, людей убили. И, по-вашему, это пустяки? Вот вы говорили про меня, а сами? Вы же тоже офицер, сколько знаю, кадровый, да еще и Георгиевский кавалер. А превратились в разбойника, которым людей пугать. И после этого еще пытаетесь стыдить других!
— Я, в отличие от вас, присяги не нарушал. Режим ваш — беззаконный. Уничтоженные мною — солдаты другой державы, проще говоря — интервенты, и здесь им нечего делать. Чужой солдат — однозначно оккупант и как таковой подлежит немедленному уничтожению. Да и деньги, к вашему сведению, мне нужны не для себя, — отчеканил Покровский. — Вам не понять. Вы — пес нынешнего режима. Хотя режим этого не ценит. Вон как живете. Даже жена от вас ушла.
Покровский судил по фотографиям и обстановке и был прав. Горликов дернулся в очередной раз, словно от удара под дых, и опустил голову.
— Впрочем, так даже лучше. Вы людей убили. Тех, кто предоставил мне кров. Аким!
Стоявший за спиной хозяина здоровяк шагнул вперед, схватил Горликова за голову и резко повернул. Хрустнули позвонки, тело капитана дернулось и сразу обмякло.
— Все. Уходим.
Улица бурлила толпой. Люди шли и шли, целеустремленно, густо, забив и тротуары, и проезжую часть. Над головами свисали в безветрии красные знамена и написанные на красном же лозунги.
Пока шествие происходило мирно, без битья стекол и разграбления лавок, но мало ли в какую сторону повернут мысли и чаяния людского стада?
— Всем сотрудникам милиции срочно на выход! Направляемся в центр. Надо прикрыть хотя бы административные здания. На месте остается только наряд. Не забывайте оружие!