– Вроде того… Но насчет фенечек мне действительно было интересно. Это все твои женщины?
– Нет, если тебя это так интересует. Это подарки тех женщин, с которыми у меня были серьезные отношения.
– Оказывается, господин ловелас знает, что такое серьезные отношения… – не унималась Кортни.
Мориса Митчелла сложно было довести до белого каления. Но Кортни это почему-то удавалось без труда. Он почувствовал, как внутри обозначились всполохи досады.
– И с чего только ты взяла, что я ловелас? – Он даже поморщился, произнося последнее слово. – Ты ведь не знаешь обо мне ровным счетом ничего. Кроме того, что ты летишь на женщин, как муха на мед.
– Отличное сравнение, ничего не скажешь… Очень точно характеризует мой внутренний мир…
– Очень точно характеризует манеру твоего поведения с женщинами… – Кортни сгребла со стола грязные тарелки и понесла их к раковине. – Ладно, хватит философствовать. Я думаю, что мы оба устали, пора делать «бай-бай».
Морис действительно устал, кто бы спорил. День был изматывающим. Но делать «бай-бай», как насмешливо выразилась Кортни, ему не хотелось. Его почему-то тянуло еще и еще говорить с этой девушкой, слушать ее грубый говорок, перемежающийся рассудительными фразами, смотреть на то, как мелькает шоколадная звездочка на ее подбородке, любоваться шелком волос. И самое удивительное, что он, Морис Митчелл, не испытывал ни малейшего желания затащить ее в постель. А вот это уже было ему в диковинку.
Впрочем, Кортни поспешила предупредить это желание, успевшее зародиться и умереть, пока оно не зародилось вновь. Она разобрала два диванчика: большой – себе и маленький – Морису. А потом достала из-под подушки блестящий, как кожа удава, пистолет, не забыв повертеть его перед носом Мориса.
– Я уверена в том, что ты не будешь выкидывать фортеля. Но скажу тебе на всякий случай: я умею с этим обращаться…
– Неужели? – натянуто улыбнулся Морис, пытаясь сглотнуть скользкий комок, образовавшийся в горле. – Надеюсь, ты не будешь демонстрировать это сейчас…
– Если ты не будешь настаивать…
– Пожалуй, воздержусь. Этому тебя тоже научил отец?
– Ты воплощение догадливости, как я погляжу. Да, отец. Он отлично стрелял. С первого раза попадал в самое яблочко. Не могу похвастаться тем же, но стрелок из меня неплохой. Так что, Морис Митчелл, спокойной тебе ночи.
– Это вместо колыбельной? – язвительно поинтересовался Морис, которому уже начало надоедать то, что Кортни считает его не только ловеласом, но еще и маленьким мальчиком способным испугаться девчачьих угроз.
– Скажи спасибо, что твоей колыбельной не стала парочка оглушительных выстрелов.
– Спасибо, мисс Гостеприимность. Огромное спасибо…
Морис демонстративно отвернулся от Кортни и парой взмахов кулака взбил подушку. И с этой девушкой он пару минут назад хотел говорить? И ею он любовался? Ну нет, наверное, то была мистика или обман зрения. Теперь Морис абсолютно уверен в том, что хочет оставить этот гостеприимный трейлер с утра пораньше и больше сюда не возвращаться.
Впрочем, шансы вернуться, и без того были нулевыми. Едва ли Кортни проявит чудеса благожелательности в будущем. И вообще едва ли они встретятся еще. Скорее всего их пути разойдутся. Он поедет дальше, к мексиканской границе, в поисках миражей, забвения и новой жизни. А она? Так ли это важно куда поедет она…
Морис вдруг подумал, что вся эта злость на нее, точнее, не злость, а досада, возникла от того, что она, в отличие от большинства женщин, не вешалась ему на шею. И даже, напротив, делала все, чтобы он не проявлял по отношению к ней интереса. Эта догадка оскорбила самолюбие Мориса… Хотя те самые женщины, которые страстно желали стать его любовницами, забывали о нем, как только на горизонте появлялся кто-то, пусть малоинтересный, но многообещающий. Брак, дети, тихая и спокойная семейная жизнь – вот что им всем в итоге оказывалось нужно… Предвкушение этой мало соблазнительной для Мориса жизни почему-то мгновенно обволакивало мозги тем женщинам, с которыми он спал. Однако спустя год-два после разлуки с очередной любовницей он отчетливо видел перемены, произошедшие в ней. Она выходила замуж и окружала себя невидимой броней верности, «брачного целомудрия», как Морис называл это про себя. И ее глаза… Нет, точнее сказать, их глаза… Глаза всех его любовниц смотрели на него с искренним равнодушием, как смотрят на вещь, которую когда-то носили, но теперь она вышла из моды. Так смотрели на Мориса, когда он возвращался… Если он возвращался…
От этих мыслей Морису почему-то стало горько и холодно. Он перевернулся на другой бок и нырнул с головой под одеяло. Так теплее. У него не было времени думать об этом раньше, так зачем он делает это сейчас? Наверное, виной всему Кортни, мирно сопящая на другом диване. Она внесла разброд в его душу, а теперь спокойно спит, распластав свое красивое молодое тело на диване или свернувшись в клубочек, как маленький котенок. Морис хотел было выглянуть из-под одеяла и посмотреть на спящую Кортни, но почему-то передумал. Слишком много мыслей об этой девушке. Она очень хороша и по-своему интересна. Но заслуживает ли она того, чтобы Морис Митчелл провел из-за нее бессонную ночь?
3
Кортни потянулась и села на кровати с закрытыми глазами. Это был ритуал пробуждения. Она не любила подолгу залеживаться в постели и ждать, пока сонные глаза откроются сами собой. Ей нужно было потянуться навстречу новому, свежему дню, подняться и только потом открыть глаза, уже готовые впитывать в себя краски окружающего мира. Пусть даже этот мир был не так уж прекрасен, как ей хотелось бы…
Она распахнула глаза, но первым чувством, которое они заставили ее испытать, было удивление. Диванчик, на котором она вчера постелила Морису, был пуст, освобожден от постельных принадлежностей и безукоризненно собран. Остатки сна моментально схлынули с Кортни, как дорожная пыль, смытая водой. Не доверяя собственным глазам, она подошла к дивану и обнаружила на нем коротенькую записку.
Вместо разумного облегчения – ей не придется выпроваживать этого светловолосого донжуана, – Кортни испытала досаду. С чего бы это? Вчера в кафе она готова была разорвать его на тысячу маленьких митчеллов, но сейчас ей даже не хватало этого галантного пройдохи… Наверное, она слишком долго была одна, если начала скучать по первому встречному…
Но что поделаешь, у ее свободы есть свои плюсы и свои минусы. И один из этих минусов – долгое одиночество. Одинокие дороги, одинокие стоянки, одинокие ночевки… Вчера Морис говорил ей что-то о «незаменимой радости человеческого общения», но тогда она и слушать его не хотела, уверенная в том, что этот тип – очередной приспешник ее матери, жаждущей, чтобы непутевая дочь наконец-то вернулась домой.
А ведь Морис в чем-то был прав, когда говорил, что у нее – паранойя. Ведь теперь во всех симпатичных незнакомцах мужского пола она будет видеть тех, кого подсылала к ней мать… Впрочем, и у этого Мориса в душе достаточно сюрпризов. Только он, в отличие от Кортни, прекрасно держит себя в руках, сохраняя недюжинное самообладание даже в критической ситуации. Этакий довольный жизнью паренек-оптимист, который со всеми ладит и чувствует себя отлично…
Но Кортни с самого начала поняла, что это лишь маска. Когда он уходил из «Твистера», Кортни видела его лицо. И в нем было не только показное отчаяние… В чем-то они похожи Может быть, поэтому ей так грустно и досадно оттого, что Морис ушел, не попрощавшись, оставив лишь короткую записку, написанную тем, за кого он хотел себя выдать…
Ну и Бог с ним. Кортни махнула рукой. В конце концов, ей же никогда не нравились бабники, а этот белобрысый тип с ярко-голубыми глазами – к гадалке не ходи, именно из их числа. Так что его внезапный уход даже к лучшему. Кто знает, может быть, утром ее пожирал бы тот же самый взгляд, что и вчера в «Твистере». Оценивающий взгляд самца, желающего получить свое. Даже если это «свое» принадлежит кому-то другому… Правда, Кортни Вулф принадлежала только самой себе, но мистер Бабник едва ли об этом догадывался…
Окончательно махнув рукой на воспоминания о Морисе, Кортни позавтракала яичницей с беконом и села за руль автокемпера.
– Ну что, Роджер, снова в путь? – поинтересовалась она у машины, как будто та могла ей ответить. – По плану очередной день дороги, хотя ты, наверное, к этому уже привык…
Привычка разговаривать с машиной, как и сама машина, досталась Кортни от отца. Натаниэль Вулф начал путешествовать раньше, чем успел родиться. Его мать, будучи беременной, исколесила половину Северной Америки. Так что, можно сказать, страсть к путешествиям передалась Натану по наследству.
Когда ему исполнилось шестнадцать, он повторил свой подвиг, совершенный еще в материнской утробе, и объехал половину Северной Америки. Только, в отличие от матушки, автостопом. На свое двадцатилетие он сделал себе подарок и отправился в Африку. А потом… потом сложно было бы перечислить те места, в которых не бывал Натаниэль Вулф. Англия, Голландия, Франция, Германия, Австралия и Индонезия – все это входило в послужной список закоренелого холостяка. Но пришло время, и Натан не избежал участи большинства мужчин. Он женился.
Миранда Вулф, в девичестве Ширстон, была особой весьма воинственной и деспотичной. Она, как никто другой, умела властным голосом сказать мужчине «стоп». Что и проделала с Натаниэлем. «Хватит с тебя путешествий, – сказала она сразу же после окончания медового месяца, проведенного в устье реки Амазонки. – Пора переставать быть бродягой и становиться человеком».
Натаниэль не совсем понимал, почему он раньше не был человеком, а теперь вдруг им станет, но в течение нескольких лет Миранда успешно объяснила ему значение слова «человек». Быть человеком, по ее мнению, значило отказаться от всех радостей жизни. За исключением тех, которые Миранда Ширстон допускала скорее для себя, нежели для других. Такими, например, были посиделки с подругами, на которых высшим шиком считалось высмеять кого-то, кто ведет образ жизни, не схожий с тем, которого придерживались собравшиеся дамы.
В общем, в список «запретов для Натана» входили: встречи с друзьями, кроме как по серьезному поводу, то есть по случаю похорон кого-то из них; поездки куда-либо без участия жены; разговоры о поездках куда-либо без участия жены; разговоры о поездках куда-либо вообще; еда в постели – эту привычку Натан приобрел, когда впал в глубочайшую депрессию через год после брака; еда на улице; банка пива перед сном; чтение книги «на сон грядущий» и так далее… Список можно было продолжать до бесконечности… Натан терпел семь лет, а потом решил развестись.
Кортни было шесть лет, когда Натан сообщил о своем решении Миранде. Девочка сидела у дверного косяка, слушала выкрики матери, напоминающие душераздирающее мяуканье мартовской кошки, и пыталась понять, что же означает страшное слово «развод».
Как выяснилось, это слово Миранда Ширстон понимала по-своему. Натан очень любил дочь. Он был одним из тех немногих отцов, которые хотят после развода оставить ребенка у себя. Он понимал, что на это Миранда не согласится никогда, но так же понимал, что жизнь без дочери станет для него невыносимой. Оставалась лишь надежда на то, что Миранда позволит ему видеться с дочерью тогда, когда ему захочется. Но у Миранды было на этот счет собственное мнение. Она не сомневалась, что после развода Натан сойдет с «пути истинного» и пустится «во все тяжкие», то есть снова будет жить так, как раньше. И разве девочке пойдет на пользу общение с отцом, который не имеет приличной работы и постоянно «бродяжничает»?
