избирательна — сквозь плоть рука его служительницы может пройти, как сквозь масло, а железо, видите ли, пробить не может. Вместо этого я спросил о другом:
— Как эльфам удалось приручить этих тварей? Ну, которые у них вместо доспехов и оружия.
— Говорят, что они сами их создали, — ответила Нарив. — У эльфов с кхреес'к что-то вроде договора. Или союза, если хочешь. Эльфы, как ты сам понимаешь, используют их для того, чтобы защитить свои тела и убивать врагов. Как доспехи и оружие. А кхреес'к, в свою очередь, когда эльф надевает их, питаются его кровью.
— Как? — Я ошарашенно уставился на Нарив.
— Вот так! Присасываются к коже и понемногу пьют кровь хозяина. И на вас они напали, скорее всего, только из-за того, что сильно оголодали. Эльфов ведь вы в городе не видели?
— Нет, — покачал головой я. — Но… чтоб добровольно дать сосать у себя кровь… Лучше уж махать старым добрым железом!
— То-то вы стольких потеряли, пока пытались эльфа железом убить, — усмехнулась Нарив. — Кхреес'к — не просто оружие и доспехи. Когда эльф ранен, они выделяют слюну, которая убирает боль. Они могут сами подправить направление движения хозяина…
— Все равно, свою кровь сосать не дал бы! — упрямо заявил я.
Нарив лишь пожала плечами. Дальше шли молча. И не в том дело, что говорить не хотелось. Просто разговоры требовали внимания, а надо было еще внимательно следить, что творится по сторонам и под ногами.
Еще один день прошел без приключений. Мы снова остановились на ночлег, и снова перед нами была река. Переправляться капитан решил утром. Еды, добытой вчера охотниками, пока хватает. Можно отдохнуть. В эту ночь дежурить снова выпало нашему десятку.
— Каждый раз, как мы дежурим, — пробурчал Молин, — что-то случается.
— Ты жив, — сказал ему Крамм. — На что тебе жаловаться?
— На то, что я сейчас мог бы сидеть себе спокойно в таверне и пить вино, — вздохнул Молин.
Я посмотрел на готовящуюся ко сну Нарив. Вроде бы она и в нашем десятке, а дежурить вот ей не приходится. Завидую… Ляжет сейчас себе, выспится нормально…
— Алин, ты ей еще в любви не объяснился? — Молин воспринял мой взгляд по-своему.
— Такой объяснишься… — хмыкнул Навин. — Оторвет все, что болтается.
— А у него, — Крамм, засмеявшись, указал на меня, — что надо, как у настоящего мужика, не болтается. А остальное и не жалко!
— Шутники, чтоб вас… — буркнул я и отошел в сторону.
Стоит признаться, что слова Молина меня действительно зацепили. Несмотря ни на что, Нарив мне определенно нравится. Более того, я вдруг заметил, что лицо Лары, оставленной в Агиле, стало тускнеть в памяти, стираться… А сквозь него все чаще стали проступать иные черты — очень похожие на Нарив. Дарен, я что — влюбляюсь? В кого? В женщину, действительно способную, как сказал Крамм, оторвать мне что-нибудь?
— Нет, ребята, — послышался сзади тихий голос Комила, — мне такие бабы не по нраву. Вот если бы тихую, спокойную… Чтоб хозяйство вела…
Ответом ему был взрыв смеха и предложение познакомиться с какой-нибудь овцой, высказанное Вассоном.
— Нарив… — Я подошел к женщине.
Она вопросительно посмотрела на меня.
— Спокойной ночи! — Резко развернувшись, я зашагал к остальным, чувствуя, что лицо заливает густая краска. Дарен, зачем я подошел к ней?
Вопреки всем ожиданиям и опыту всех прошлых дежурств, эта ночь прошла спокойно. Отдежурив свое время, я лег на землю и проспал до утра как убитый. И даже не хотел просыпаться, пока чей-то твердый сапог не ткнул меня в бок. Тут уж пришлось вставать.
Через реку переправились быстро. Единственное — на другом берегу оказалось, что к моему бедру, прямо через штаны, присосалась жирная черная пиявка. Пока отдирал ее, пришлось выслушать несколько сомнительных шуточек и предложений проверить, в целости ли остальное. Впрочем, этим предложением я не пренебрег — хвала Дарену, все оказалось в целости.
Снова в путь. Шаг за шагом продвигаясь вперед и буквально пробивая себе дорогу. Иногда, в редких просветах между листьями, на фоне неба уже виднелись далекие вершины гор. Почва понемногу становится каменистой. Ближе к середине дня те, кто шел впереди, наткнулись на огромный, вросший в землю камень. Поначалу мы даже испугались, что снова перед нами какие-то древние развалины, но камень оказался просто камнем… А к вечеру мы уже достигли и самих гор.
Джунгли давно остались позади. Густая растительность сменилась нагромождением скал всех форм и размеров, а бешеная гамма цветов — одним- единственным серым цветом, правда, разных оттенков. Лишь изредка глаз цепляется за пожухлый пучок травы или искривленный, словно в агонии, колючий куст, неведомо как уцепившийся корнями за голый камень. Вместо множества насекомых из-под ног с сухим стуком разлетаются мелкие камушки. Как только мы вошли в ущелье, идти стало легче и одновременно сложнее. Легче — потому, что теперь не надо бороться с зарослями за каждый шаг, не надо беспрестанно махать мечом, прорубая себе дорогу, не надо внимательно следить, чтобы на голову не свалилась какая-нибудь ядовитая гадость… Но и в
